Вячеслав Пальман - Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые
Он поехал на второе отделение.
Стефан Потоцкий уже показал себя дельным специалистом и неплохим организатором. Для лидерства у него не хватало веры в собственную правоту — болезнь многих специалистов, прошедших лагеря. Потоцкого лагерь сделал «закрытым» человеком: он не торопился высказать свою точку зрения, больше слушал, а не говорил. Это делало его одиноким. И теперь, когда мысль Морозова постоянно возвращалась к одной заманчивой цели — уехать на побережье, где и работать интересней, и можно быстрей попасть на самолет или корабль, чтобы покинуть Колыму, — об агрономе Потоцком хотелось думать как о преемнике на посту главного. Руководство вторым отделением было для Потоцкого трамплином к переходу на место Морозова. Об этом Сергей сказал ему честно. И, кажется, напугал.
Хотелось, чтобы Потоцкий освоился с этой мыслью.
Тем временем в совхозе неожиданно сменился начальник, приехал из Магадана Рубцов, договорник, член партии, зоотехник по специальности. Морозов немного знал его по Дукче как специалиста вдумчивого и умного. Они быстро нашли общий язык. «Ваши дела — это ваши дела», — сказал Рубцов при первом же разговоре, давая понять, что полеводство не его сфера деятельности.
Жалко было капитана. Его отправили начальником какого-то штрафного лагеря. Попрощались они дружески. Оглядевшись, капитан сказал:
— Ты вот что… Между нами… Остерегайся майора Тришкина, он копает под тебя. Может запрятать. Правда, после такого доверия к тебе со стороны Сидорова ему трудней, но все же остерегайся.
Совет не просто дружеский, а оберегающий. Он только укрепил желание Морозова уехать в Тауйск, о котором говорил ему Табышев. Кораблин будет противиться, это ясно. Хотелось, чтобы и он поверил в Потоцкого, как в достойную замену. А тут капустная муха, урожай под угрозой!..
Три дня Морозов провел на втором отделении. Работа с сулемой, которой поливали каждый кустик капусты, требовала строгости и предельной осмотрительности: сулема — яд, а что на уме у сотни заключенных женщин — не узнать. Для самоубийства — два глотка, и конец мучениям, жизни. Ответственность — на агрономах.
Это были напряженные дни, работа, к счастью, закончилась благополучно. И только тогда Морозов доложил о неприятности Кораблину. Конечно, высказал свое удовлетворение Потоцким как организатором и агрономом. Кораблин понимающе улыбнулся.
— Готовите себе смену?
— Так точно. Не скрываю. У меня растут две девочки. Колыма не для них, пора увозить.
Кораблин ничего не ответил, только пробарабанил пальцами по столу. И заговорил о голоде, давая понять, сколь нужна сегодня приискам продукция совхоза.
До согласия управления на его отъезд было, конечно, далеко.
Но в тот же вечер Морозов написал письмо Михаилу Табышеву с напоминанием о Тауйске. Если бы вмешался кто-нибудь из власть имущих в Магадане! Как бы это облегчило проблему!
А жизнь подбрасывала свои проблемы — неожиданные и опасные.
2
Сергей Иванович заканчивал обход первого и второго блока, когда ему позвонили из конторы, чтобы пришел. Поморщился, но отнекиваться не стал, только глянул на третий блок — его можно обойти позже. Успел прошагать полпути до конторы, а оттуда навстречу бегут Рубцов, Романов, секретарша, кладовщик- с испуганными лицами, с криком: пожар на агробазе! И тычут руками в ту сторону.
Он оглянулся. Над третьим блоком подымался и клонился под ветром столб дыма, понизу желтело пламя.
Обгоняя всех, Сергей Иванович побежал назад. Что только не возникало в разгоряченной голове! Ну да, затопили печи, тепличницы по утрам всегда торопились, за ночь нахолодало; среди них три новеньких, неопытных. Или растопку уронили, или где-то рухнул старый свод, а рядом перегородка, огонь лизнул по ней и пополз вверх по рамам… Сердце готово было выскочить. Тришкину чистый повод шить дело.
Он прибежал, когда слесарь и пилорамщик в два ствола сбивали пламя. Жарко шипели горевшие доски, испуганно бегали с ведрами тепличницы. Он одним взглядом оценил обстановку, скомандовал:
— Откройте все краны! Ведрами, ведрами по стенам! Мужики — на крышу, выбить крайние рамы!
И сам полез на стеллаж, топча густую поросль помидоров, потом на крышу, кто-то подал ему ведро, другое… Горели переплеты на шести рамах одной теплицы, огонь лизал стенку из досок, а между ними опилки со шлаком. Внизу толпились конторские, все тепличницы, что-то кричали, указывали руками, кто-то рыдал в стороне, конечно, это новенькие…
Лилась вода — с утра баки полные, напор хороший, пламя слабело, дым с запахом горелой замазки уже только стелился. Еще, еще воды! Ну, кажется, огонь сломался. Рядом с собой увидел вдруг Зину Бауман, она спокойно сказала:
— Сойдите вниз, Сергей Иванович, мы сами… Вас там дожидаются для объяснения…
Он удивился ее спокойному голосу, такому странному в шуме-гаме. Спрыгнул с крыши, огляделся. Стена еще тлела, но то была концовка пожара. Больше переполоху, чем убытку.
И тут он увидел машины. Нет, не пожарные — они примчатся, когда все кончится, — а три эмки, от них шагали подполковник Нагорнов, Кораблин и майор Тришкин с неприятным, замкнутым лицом. На правой руке Нагорнова висела знаменитая плетка — короткая, витая из ремешков — с ней он ездил но приискам и, говорили, любил пускать в дело. Не только по заключенным…
— Ну что, агроном, — услышал он его заикающийся голос. — Пожар устроили? — тональность была пугающе высока. Ни приветствия, ни сочувствия, ни совета. Одна угроза.
Морозов не сразу ответил, повернулся к толпе тепличниц, скомандовал:
— Пожалуйста, по местам. Зина, приведите ко мне… Кто там? Варя Копылова, ее теплица. Пусть подойдет и объяснит. Кузьмич? — крикнул еще громче, словно начальства и не было рядом. — Передай шланг соседу, да, да, тебе, залейте стенку, там опилки тлеют. И дрова в печи…
Повернувшись, он встретил горящий взгляд Нагорнова.
— ЧП, — сказал как можно проще, в то же время обтирая грязные руки о грязный свой комбинезон. — В одной печи свод рухнул, пламя пробилось и полезло по стене. Кажется, все кончилось.
— Кончилось?! А если бы разгорелось? Если бы все теплицы?.. — подполковник, словно бы примеряясь, хлестнул себя по сапогу. Глаза у него были сумасшедшие. Взвинчивал себя. «Ударит или не ударит?» — мелькнула мысль. И Морозов сделал шаг к Нагорнову. Ну, давай! Он уже знал, что произойдет, если тот посмеет.
— Вы поспокойней, Сергей Иванович, поспокойней, — сказал стоявший рядом Кораблин. — Понятно, что взволнованы. Объясните Федору Вячеславовичу, что такие случаи при двухстах печах не редкость. И благодарите судьбу, что случилось это днем и при народе, а не ночью, когда одни дежурные.
