Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти
Мой собеседник прямо изменился в лице: он, по-моему, не поверил в то, что я говорю, и смотрел на меня широко раскрытыми, очень удивлёнными глазами. Наконец, собравшись с мыслями, произнёс:
- Вы меня извините, если я вас чем-то обидел, я, ей-богу, не хотел. Честно говоря, крымского татарина я вижу в первый раз в жизни и их себе представлял совсем не такими.
- Да нет, не беспокойтесь, - успокоил я его, - вы ничего обидного не сказали, - и опять попрощался, - до свидания.
Но он опять не дал мне уйти:
- Скажите, - спросил он, - им... то есть... вам, разве разрешили уже возвращаться в Крым?
- Нет, пока ещё нет, - ответил я, - просто приехал посмотреть, что здесь делается. До свидания, - уже третий раз попрощался с ним.
- До свидания, - ответил он, и я чувствовал, как он ещё долго смотрел мне вслед.
"Пройдусь по рядам, - решил я, - коль скоро оказался на базаре", тем более, что, в отличие от мясного павильона, здесь было довольно шумно и суетно, по всему было видно, что торговля идёт бойко. В рядах соблюдался относительный порядок: овощной ряд, фруктовый, а там, подальше, - бахчевые. Меня потянуло к фруктам. Больше всего было винограда, груш и яблок. Тут же полными вёдрами предлагали кизил, один только вид которого оживил в памяти старые добрые времена. "Вот бы купить, привезти домой и сварить варенье", - подумал я, но сразу понял несбыточность этой идеи. А вот очень крупные, зелёного цвета сливы, кажется, это сорт называется "ренклод". Таких я давно не видел. Здесь же рядом гранаты, айва, ещё не очень спелая, и орехи. Я давно не пробовал настоящего муската, решил поискать, но ничего похожего не было видно. Только в самом конце ряда увидел кисти с плотно прижатыми друг к другу зелёными с желтизной ягодами. "Наконец-то", - обрадовался я, но всё же спросил:
- Это мускат
Получив утвердительный ответ и даже не попробовав на вкус, купил несколько хороших кистей и отошёл подальше. Надо было где-то помыть их, прежде чем есть, так как по опыту знаю, что с ядохимикатами шутки плохи. Каково же было моё удивление и разочарование, когда я обнаружил, что этот виноград ничего общего не имеет с мускатом, кроме некоторого сходства с ним по внешнему виду. Разучился я различать свой любимый сорт! Даже продавца не стал винить.
Мне надо было поторапливаться, чтобы выполнить свой план. Стало ясно, что походы в Дерекой и Ай-Василь придётся отложить до лучших времён, если они когда-нибудь наступят, а сейчас ограничиться только тем, что находится в черте города. Решил для начала подняться по Платановской и свернуть к армянской церкви, до которой было совсем не далеко. Мне нравилось приходить в это тихое, находящееся в стороне от дорог и улиц местечко, и смотреть на строгие, чуть мрачноватые, но всё же красивые очертания церкви, возбуждающей в памяти какие-то воображаемые сцены из исторических романов. Казалось, вот-вот откуда-то появятся средневековые рыцари и католические священники. Церковь была построена из камня зеленовато-серого цвета, специально привезённого, как говорили, из Армении. Как и большинство подобных культовых сооружений, церковь эта не функционировала, однако, в отличие от многих, она не была отдана под какие-то учреждения или заведения. Когда бы я сюда ни приходил, вход в неё был закрыт, но небольшая площадка вокруг неё кем-то убиралась. Несколько раз я видел, как экскурсоводы приводили сюда свои группы.
Вот и церковь. Дорожка к ней хорошо протоптана, но по обеим её сторонам растёт бурьян, высохший и выгоревший за лето. Из щелей между каменными плитами, которыми обложена площадка, также торчат ветки сорняков - свидетельство того, что люди сюда массами не ходят. Вся постройка выглядит совершенно заброшенной.
Когда я поднялся по широким ступенькам лестницы, ведущей ко входу, моим глазам представилась очень неприглядная картина, описание которой я, пожалуй, пропущу, чтобы пощадить чувства верующих армян, да и не только армян и не только верующих. Соблюдая осторожность, мне удалось, не запачкавшись, пройти к одной из боковых лестниц и подняться ко второму ярусу, представлявшему собой своеобразный балкон-трибуну, с которого высшие духовные лица произносили свои проповеди.
Такую сцену себе я представлял так, как она была разыграна в очень популярной сатирической кинокомедии тридцатых годов под названием "Праздник святого Йоргена" с участием ещё совсем молодых Игоря Ильинского и Анатолия Кторова. Фильм как раз снимался в Ялте у этой самой армянской церкви, и я со своими товарищами не пропускал случая, чтобы очередной раз сходить на сеанс. К сожалению, современные вандалы не оставили без внимания ни лестницу, ни балкон. Как низко надо было опуститься, чтобы так глумиться над сооружениями, пусть каменными и, казалось бы, ничего не чувствующими, но тем не менее являющимися святынями для какой-то части населения, неважно какого - армянского, русского, татарского или еврейского. Теперь я уже жалел, что церковь не была отдана под Дворец пионеров или просто даже под клуб атеистов - тогда до такого издевательства дело бы не дошло. И тут же подумал о том, что же могло твориться у мечетей, ни у одной из которых мне не удалось побывать! Хотя, судя по тому, как поступили с татарским кладбищем в Симферополе и армянской церковью в Ялте, можно было предположить всё что угодно.
До этой поездки у меня не было абсолютно никакой информации о послевоенном Крыме, я не знал достоверно, соответствуют ли действительности разговоры о выселении после крымских татар и некоторых других народов, в том числе армян, греков, болгар, хотя за прошедшие четырнадцать лет, если их тогда и выслали, могли произойти какие-то позитивные изменения в их судьбах. Однако один только вид этой церкви говорил о многом. Подумал здесь и о том, что как бы ни была горька судьба этих людей, выброшенных из своих домов и обречённых так же, как и татары, на незаслуженные страдания, ни армянам, ни грекам, ни болгарам не грозит, к счастью, перспектива исчезновения с лица земли как отдельным народам. Есть Греция и есть Болгария, а Армения хотя и не государство, но это и не Крым, да и армян, расселённых по всему миру, раз в сто больше, чем крымских татар. А крымские татары, лишённые своей земли, своих национальных богатств и даже своего названия (по послевоенной переписи населения такая национальность уже отсутствовала) - что это за народ? Политика жестокого, беспощадного геноцида была налицо. Но кто мог это страшное слово произнести в Советском Союзе, кто мог осмелиться? Геноцидом туземного населения занимались колонизаторы в Африке, Австралии, Америке, время от времени этот термин использовался в печати для разоблачения "звериного лица" империализма. Разве это имело какое-то отношение к нашей стране, в которой человек человеку - друг и брат, где партия и народ едины, где торжество ленинской национальной политики - аксиома? Мне и самому даже в мыслях страшно было произнести слово "геноцид", хотя действительность не оставляла никаких сомнений в точном семантическом соответствии этого слова творящимся у нас делам.
