Одри Хепберн - Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)
Густые брови, торчащие усы и страшные округленные глаза вкупе с утрированной манерой ужасаться или восторгаться делали персонаж Гриффита невозможно смешным.
До желудочных колик меня смешил Питер О’Тул, Уайлер даже грозил, что, если из-за его выходок будут сорваны съемки, вычтет неустойку из его гонорара. Грозил, но сам хохотал вместе со мной. С таким «преступником» я согласна отправиться красть даже Джоконду! А если бы нас еще и посадили потом в одну тюрьму… Нет, не согласна только из-за одного: рядом не было бы Шона, расставаться со своим мальчиком лет на двадцать, только чтобы похохотать с Питером, я не могла.
Комедия веселая, искрометная, что ни фраза – подарок, перипетии очаровательны. Герой Питера, которого она приняла за грабителя-домушника, в действительности оказывается детективом, занимающимся разоблачением подделок живописи. Но ему приходится стать грабителем, чтобы вместе с моей героиней украсть то, что принадлежит ее отцу, – статуэтку Венеры. Украсть и… вернуть непутевому папаше, это поможет избежать экспертизы. Статуэтку изваял, конечно, не Челлини, а дедушка моей героини с ее бабушки, как заметил папаша, еще тогда, когда бабушка не стала злоупотреблять мучным на ночь… Вот такие реплики приводили в восторг сначала нас, а потом и публику.
Одна реплика, заставившая меня воскликнуть «О-о-о-о!» даже во время съемки, принадлежала не сценаристу, а самому О’Тулу. Надевая на меня халат уборщицы музея, на вопрос «зачем?» он усмехнулся:
– Живанши тоже нужен отдых.
Сказано это было так серьезно, что я едва не засмеялась прямо в кадре.
Много смешного было в мелочах, Уайлер мастер организовывать такие мелочи, а Ланг подмечать и схватывать на лету. Чего стоит Мусташ в роли охранника, то и дело прикладывающегося к бутылке, спрятанной в пожарном ведерке, усы которого то закручены вверх, то повисают вниз – в зависимости от ситуации.
Восторг, восторг и еще раз восторг! И это несмотря на то, что я была старше своего партнера по фильму. Да, пришло время играть не с намного более опытными и взрослыми актерами, а со своими ровесниками и даже, вот как Питер, моложе меня. Благодаря счастливому характеру О’Тула это удалось вполне. Питер подчеркивал свое экранное увлечение мной, можно было поверить, что так и есть, но вне площадки между нами царили дружеские отношения.
Я давно так радостно не играла, ведь во время большинства съемок находилась хоть пара людей, относящихся друг к другу прохладно, а иногда и вовсе устраивавшая бои, как Богарт и Холден на съемках «Сабрины». Такое всеобщее обожание всех всеми было только на «Римских каникулах».
Грация де Росси создала мне новую прическу, которая была более женственной, но не только не делала меня старше моих тридцати шести лет, но и помогала «сбросить» лет двенадцать. А обводка век черным, которую применил Альберто де Росси, мгновенно стала модной. Черные стрелки делали и до фильма, но не так.
Это забавно – видеть на улицах множество копий своей героини, значит, все удалось: и наряды Живанши, и прическа Грации, и макияж Альберто, и работа моего обожаемого оператора Чарльза Ланга, и задумки Уайлера, и реплики, придуманные Гарри Курницем, и наша с Гриффитом и О’Тулом игра. Приятно сознавать удачу. Такие фильмы не получают «Оскаров», но становятся любимыми на долгие годы. И мои сыновья через много лет вместе со своими друзьями с удовольствием смотрели, как их мама ворует экспонат стоимостью в миллион!
Я не могу припомнить ни одной трудности, ни одного конфликта, ничего, что мешало бы нам резвиться на площадке, все было нереально хорошо, даже график не срывался, а если что-то и происходило, то мы просто не заметили. Этакий праздник для души…
В съемках и самом фильме отрицательным оказалось только одно: охране прибавилось работы, потому что нашлось немало глупцов, поверивших, что украсть шедевры так просто. Забавно, но люди не всегда отличают почти гротескную комедию от реальности. Мне рассказывали, что несколько музеев были вынуждены даже повесить объявления о том, что ограбления вроде нашего просто невозможны! Но сами музейные работники на нас зла не держали, напротив, с удовольствием смотрели фильм и смеялись над забавными грабителями.
Был еще один минус – как все хорошее, съемки слишком быстро закончились, и хотя я все время очень скучала по Шону и спешила к нему домой, о том, что такая легкая и прекрасная работа завершилась, даже жалела. Это был самый легкий фильм в моей карьере, ведь, работая с Грегори Пеком, я еще училась и чувствовала себя неумехой по сравнению с остальными, а теперь многое умела и знала и играла свободно. Грегори Пек после «Каникул» сказал, что мне надо почаще играть в комедиях. Он прав, именно такие фильмы давались легче всего и зрителям запомнились тоже. «История монахини» не в счет, она стоит особняком.
Игра с Питером О’Тулом не просто приятна, она вернула меня к жизни. Голубоглазый ирландец был неугомонным, он с удовольствием шутил, подстраивал мелкие каверзы и даже не устроил за все время съемок ни одного скандала в полицейском участке, на что обычно был горазд. Для журналистов Питер просто находка, если не о чем писать, можно просто разузнать, где в данный момент находится О’Тул, отправиться туда и назавтра настрочить очередную статейку о его похождениях. Лукавые голубые глаза Питера обещали непременные приключения.
Вот кто жил по своим законам! Он настоящий ирландец – все сверх меры. Английская поговорка говорит, что каждый ирландец сумасшедший. Мне кажется, они сами считают наоборот, у Питера одна из любимых фраз: «Я – не сумасшедший, а вот все остальные, по-моему, да». Но, как настоящий ирландец, он неистов: вспыльчив, упрям, если пьян – то до беспамятства, если весел – так, что танцуют все вокруг, если грустен – до полной депрессии.
К счастью, во время съемок «Миллиона» никакой депрессии не было, Тул просто хулиганил, смешил всех на площадке, делал вид, что у нас тайный роман, но все это так, что даже самый глупый мог сразу понять, что ничего нет. На мой вопрос, зачем он это делает, Питер спокойно ответил:
– Все равно же придумают. Надо утрировать так, чтобы подозрения стали просто нелепы.
Он просил Уайлера сделать декорации каморки под лестницей поменьше («Одри такая щуплая, что в нормальных условиях слишком просторно, чтобы я мог к ней прижаться, мотивируя это нехваткой места»), просил почаще устраивать перерывы и сделать как можно больше дублей в сцене, когда мы выходили из каморки, а покидая этот «пост», двусмысленно облизывал губы, словно намекая на то, чем мы там занимались. Съемочная группа от души смеялась, потому что стенки у этой «каморки» просто не было, и целоваться на виду у всех не стал бы даже самый отъявленный циник.
