Максим Ларсонс - На советской службе (Записки спеца)
Мне самому в конце сентября 1925 года, уже после моего ухода с советской службы, сказал инженер-специалист Э. К., политически правый, только что прибывший из России и которого я по прежней моей деятельности издавна знал:
«Вы видите, вы не могли этого выдержать. Вы ушли. Вы, несмотря на ваше стремление к работе, не могли решиться вновь вернуться в Москву. А ведь у вас вероятно еще имеются известные иллюзии относительно этих людей. Вы все еще должно быть ищете за словом «коммунизм» известное идейное содержание. Я не имею тех иллюзий, которые вы имели, которые вы может быть еще сегодня имеете. Для меня эти люди, несмотря на все их громкие фразы, просто бандиты и разбойники, по отношению к моим у меня не имеется ни моральных, ни прочих задержек. Эти люди меня ограбили, отняли у меня мое имущество, бросили меня и жену в тюрьму, держали меня месяцами в страхе смерти и в конце концов выбросили меня в морозную зимнюю ночь, нищим, на улицу.
И почему? Что же я совершил преступление, что ли? Нет. А только потому, что я был состоятельным буржуем и пытался спасти что-либо и уберечь от страшной гибели. Да. Я буржуй, и если вы позволите мне это парадоксальное выражение, я — «сознательный буржуй». Я сам пробил себе дорогу. Упорным трудом, способностью, предприимчивостью и смелостью, я добился известного состояния. Я всю мою жизнь постоянно работал и созидал. Я в качестве буржуя, инженера, технического мозга страны, имею такое же право на существование, как и рабочий.
Коммунистам в конце концов потребовались мои специальные знания и поэтому я сегодня опять занимаю крупную должность. Я лишь теперь, после 8-ми лет, смог вырваться за границу и постараюсь, поскольку я еще нахожусь на советской службе, выжать из моей нынешней должности все то, что только смогу. На бывших частных моих должностях я всегда был добросовестен и честен и теперь еще продолжал бы им быть, если бы мне удалось найти за границей должность в промышленной области. С этими же людьми я абсолютно не обязан церемониться. По отношению к этим людям невозможно оказаться нечестным».
Этот специалист, который, впрочем, вскоре после этого оставил свой пост, говорил с таким откровенным цинизмом, потому что он твердо решил никогда больше не возвращаться в советскую России.
Советская юстиция
Естественно, что советское правительство, также как и всякое другое правительство, борется против таких служащих, которые всегда готовы — по мотивам ли корысти или мести, или по политическим соображениям — предать или продать порученные им интересы.
Если имеется на лицо взятка или другое служебное преступление, если данное лицо поймано с поличным, то оно, если дело случилось за границей, увольняется немедленно без всякого предупреждения. В момент прихода на службу оно находит свой письменный столь закрытым, а доступ к бумагам и документам прегражденными. Торговый представитель обычно предоставляет такому служащему срок в 24 часа для немедленного отъезда в Москву, каковое требование служащим обычно немедленно отклоняется. Если же имеется на лицо прямая растрата или другое преступление, подлежащее общему суду, то виновный советский служащий во всяком случае предпочтет явиться для ответа перед иностранным судом.
Если дело случилось в советской России, то виновный предается суду.
При этом следует заметить, что даже в тех частых случаях, где дело идет лишь о доносе, а не о действительно совершенном преступлении, заподозренный специалист или советский служащий чаще всего все же отказывается отправиться с целью самооправдания в Москву. И это вполне понятно.
Шахтинский процесс, имевший место в Москве летом 1928 года, по делу обвиняемых инженеров Донецкого бассейна, вновь ясно доказал, что советская юстиция стремится не только к тому, чтобы наказать действительно совершенный проступок или преступление, но считает необходимым подвергнуть каре и эвентуальную «социальную вредность», т. е. вредное настроение обвиняемого. Советская юстиция не усматривает своей задачи в том, чтобы, подобно всякому другому правосудию, установить объективную настоящую истину, выяснить совершенное преступление во всех его подробностях, обнаружить действительного виновника преступления и подвергнуть его предусмотренной законом каре. Советская юстиция считает себя еще формально одним из самых сильных орудий в классовой борьбе и чувствует себя призванной к тому, чтобы изолировать и обезвредить людей, вредное настроение коих она полагает доказанным или вероятным.
Вполне понятно, поэтому, что обвиняемый беспартийный специалист или советский служащий встречает у своих обвинителей и судей заранее самое тяжкое недоверие, которое идет так далеко, что прокурор — как это случилось, например, по делу инженера Кузьмы в Шахтинском процессе — требует безусловной смертной казни за преступление, за которое даже советский верховный суд приговорил его лишь к трем годам тюремного заключения.
У обвиняемаго беспартийного специалиста или советского служащего имеется столь мало шансов оправдать себя перед советским судом или добиться меры наказания, соответствующей данному преступлению, что вполне понятно, если обвиняемый скорее решается погибнуть за границей, чем подвергнуть себя совершенно не могущему быть предвиденным приговору советского суда, который от нескольких лет тюрьмы может дойти до «высшей меры наказания» — до расстрела.
Бесхозяйственность. Экономический шпионаж. Дело Бруновского
Советская юстиция знает преступления, именуемые «бесхозяйственность» и «экономический шпионаж», которые юридически не могут быть резко обрисованы.
То, что несведущий человек считает бесхозяйственным, может все таки лежать в хозяйственном интересе данного треста, предприятия или государственного учреждения.
То, что сегодня кажется бесхозяйственным, может быть сочтено завтра — если предложенное специалистом мероприятие оказалось успешным — вполне хозяйственным. С другой стороны, то что кажется хозяйственным и разумным сегодня, может завтра, при изменившейся конъюнктуре, оказаться чрезвычайно бесхозяйственным и убыточным.
При нормальных условиях, где доверитель или работодатель (частное предприятие, акционерное общество, кооперативное товарищество или фиск) подходит к находящемуся на его служба специалисту с полным доверием, предложенное специалистом в доброй вере хозяйственное мероприятие, хотя бы при изменившейся конъюнктуре оно и оказалось убыточным, даже ошибка и промах, встретит судей, относящихся к делу с пониманием. Поскольку не имеется на лицо прямого злоупотребления, поскольку действия специалиста не были продиктованы личными и притом противоречащими интересам доверителя мотивами, каждый поймет, что только тот не ошибается в хозяйственных и деловых вопросах, кто ничего не делает. К служащему и к специалисту предъявляется лишь требование «добропорядочного купеческого радения», т. е. такого мероприятия, которое при данной конъюнктуре и в данный момент может быть по наилучшему уразумению оправдываемо. И лишь такие случаи попадают в суд, где имеется на лицо прямое правонарушение.
