Максим Ларсонс - На советской службе (Записки спеца)
Обзор книги Максим Ларсонс - На советской службе (Записки спеца)
Живой отклик, который моя книга нашла в германской, английской и в зарубежной русской прессе, побуждает меня издать эту книгу и на русском языке, хотя для русского читателя, вероятно, многое в ней и окажется известным.
Я в этой книге не намерен ни преподносить научного труда, ни делать какие-либо разоблачения или сообщать сенсационные сведения. Я только хочу представить те фактические обстоятельства, при которых приходится работать специалисту в советской действительности, и буду изображать их объективно, без всякого прикрашивания, такими, как я их видел.
Максим Яковлевич Ларсонс (Лазерсон)
На советской службе
Записки спеца
Париж
1930
Предисловие к русскому изданию
Книга моя «Als Expert im Sowjetdienst, появившаяся в Берлине в июне 1929 г., рассчитана на иностранного читателя. Она написана под свежим впечатлением Шахтинского процесса, имевшего место в Москве летом 1928 г. и вскрывшего весь трагизм положения беспартийного «спеца» в советской России.
В качестве специалиста, занимавшего на советской службе крупные государственные должности, мне приходилось работать или встречаться по делам с самыми видными руководителями и представителями советской власти: с Крестинским, Пятаковым, Гуковским, Зиновьевым, Менжинским, Урицким, Чичериным, Иоффе, Литвиновым, Караханом, Красиным, Ломоносовым, Сокольниковым, Раковским, Ганецким, Стомоняковым, Шейнманом и со многими величинами меньшего калибра. Мне приходилось активно участвовать в крупнейших экономических переговорах и сделках.
После Шахтинского процесса ярко определилась тенденция советского правительства сваливать вину за неудачу своих экономических экспериментов на козлов отпущения — на спецов, якобы составляющих грозную контр-революционную организацию для уничтожения достижений Революции.
Ввиду этого я счел своим долгом рассказать, каково в действительности положение «спеца», каковы те камни преткновения, кои делают плодотворную работу «спеца» при «советских условиях» фактически невозможною, кои убивают энергию и порыв к работе даже у самых лояльных специалистов, готовых служить России во что бы то ни стало, готовых искренно примириться с существующим строем, готовых закрывать глаза на ту атмосферу невежества и тупоумия, угроз и издевательства, подозрительности и слежки, самодурства и халатности, которая их окружает и с которою им приходится ежедневно и безнадежно бороться.
Живой отклик, который моя книга нашла в германской, английской и в зарубежной русской прессе, побуждает меня издать эту книгу и на русском языке, хотя для русского читателя, вероятно, многое в ней и окажется известным.
Я в этой книге не намерен ни преподносить научного труда, ни делать какие-либо разоблачения или сообщать сенсационные сведения. Я только хочу представить те фактические обстоятельства, при которых приходится работать специалисту в советской действительности, и буду изображать их объективно, без всякого прикрашивания, такими, как я их видел.
Все разговоры, факты и цифры, приведенные в этой книге, переданы совершенно точно. Однако, мне приходилось по разным причинам воздерживаться от сообщения многих других характерных бесед, событий и данных.
Правдивость моих сообщений не отрицается и с советской стороны. «Die Kommunistische Internationale» (издающийся в Берлине официальный орган Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала) пишет по этому поводу следующее:[1]
«Мы не хотим и не можем заняться здесь проверкою правдивости всего того, что Ларсонс рассказывает… Но если даже допустить, что все то, что он рассказывает — сущая правда, то все же всякий, кто знает положение советских учреждений и советских порядков, отношение к ним спецов и имеющийся по поводу спецов опыт, всякий, кто беспристрастно об этом судит, должен будет согласиться с тем, что все те явления, которые Ларсонс описывает, собственно говоря, совершенно естественны и находят свое оправдание в особых обстоятельствах».
На языке советской прессы, это полупризнание означает, что сообщенные мною факты верны и не могут быть опровергаемы.[2]
Автор
Париж, декабрь 1929 г.
Глава первая
1914–1918. Всемирная война и революция
В начале войны я был управляющим делами правления Акц. О-ва Сысертского Горного Округа в Петербурге, крупного русско-английского горно-промышленного предприятия, имевшего свои рудники (медь, железо, золото) на Урале. В 1915 году наше Общество, так же как и остальные промышленные и горные предприятия, должно было посвятить себя задачам войны и принять на себя правительственные поставки.
С самого дня, когда началась война, я был ее ожесточенным противником.
Первые дни после объявления войны протекли в Петербурге при огромном возбуждении населения. Не то что бы внезапно прорвалась наружу действительно существовавшая ненависть против Германии, но ожесточенная националистическая травля, поднятая военной кликой, также как и в других странах Европы, ввергла население в патриотический экстаз и повела к манифестациям и демонстрациям с криками «ура» и кликами победы.
20-го июля старого стиля — через день после объявления войны — когда я стоял на Невском проспекте, подобная процессия прошла мимо меня. Впереди несли царские портреты, пели национальный гимн, махали шапками и т. д. Около меня стоял знакомый мне средних лет социал-демократ, который, возбужденный общим настроением, вдруг заявил мне, что он тоже пойдет на войну.
— Почему? — спросил я его.
— Дабы Германии, этому европейскому городовому, так разбили кости, чтобы она не могла больше встать.
— А дальше что? И что ж тогда? Тогда вы вероятно захотите передать России роль европейского городового? Где же ваше политическое мировоззрение? Неужели вы хотите бороться за царизм против германского монархизма!
Логические аргументы тогда не достигали цели. Общее настроение, массовый психоз увлекли население. Я имел возможность испытать на себе самом действие этого психоза. Целые месяцы прошли, а война, «веселая кавалерийская атака», еще далеко не заканчивалась. Серьезность положения многим уже приходила на ум.
Студенчество Петербурга, в количестве нескольких тысяч человек, в пасмурный октябрьский день, прошло по Невскому в направлении Зимнего Дворца, чтобы засвидетельствовать свой патриотизм и выразить свою готовность послужить отечеству в час нужды. Я видел проходящую мимо меня человеческую массу и чувствовал, как меня физически влекло, влиться в нее, быть заодно и шагать вместе с нею. Я должен был сделать большое усилие над собой, чтобы следовать за шествием на троттуаре и не смешаться с толпой. Я следовал за ней до самого Зимнего Дворца. Придя на огромную площадь, обращенная лицом к Зимнему Дворцу, вся масса внезапно упала на колени и пропела «Вечную память» по убитым во время войны. Я стал за одну из громадных колонн Зимнего Дворца, имел перед собой эту толпу и спокойно мог наблюдать за нею.
