Сергей Капица - Мои воспоминания
Встречи проходили в разных местах. Памятная мне юбилейная встреча была в деревне Пагуош в Канаде, где я познакомился с Александром Николаевичем Яковлевым[126], который тогда был там послом, и после конференции он пригласил меня несколько дней быть его гостем в Оттаве. До этого Александр Николаевич заведовал отделом пропаганды ЦК, который определял идеологию нашего телевидения. В 1973 Яковлев оказался неугодным и был отправлен в почетную ссылку послом в Канаду, но в бывшем его отделе остались замечательные люди. Я вспоминаю Григория Огарева, Евгения Велтистова, Виктора Суханова, которые оказывали мне существенную поддержку, и без чего бы не состоялось «Очевидное — невероятное».
Пагуош был одним из важных каналов взаимодействия науки с властями. Он никогда не обладал особой публичностью, хотя и регулярно публиковал заявления, в основном результаты работы распространилась в политических и военных кругах.
А. А. Капица, Н. Н. Семенова, М. Н. Семенова, В. И. ГольданскийВ 1987 году я стал заместителем председателя Российского Пагуошского комитета и членом Совета Пагуошского движения ученых. Председателем же был избран мой старый друг Виталий Иосифович Гольданский.
Витю я помню с Казани, куда он после ранения выбрался из Ленинграда по Дороге жизни. В Казань он прибыл зимой в крайне истощенном состоянии и весил всего 40 килограммов. Мы изредка встречались, но пятилетняя разница в годах мешала нашему общению.
Институт химической физики, директором которого был Николай Николаевич Семенов, находился в Москве, рядом с ИФП, в большом дворце екатерининского вельможи XVIII в., в котором до войны помещался Музей народов СССР. Территорию институтов разделял забор, но в нем была калитка, так что Петр Леонидович и Николай Николаевич могли ходить друг к другу в гости. Ведь они дружили с юности, а Наталия Николаевна Семенова училась в одной школе с моей матерью и в значительной мере способствовала ее знакомству с отцом и тем самым моему появлению на свет. Тогда же, одновременно со мной, у Николая Николаевича и Наталии Николаевны родилась дочь Милочка и немудрено, что нас, даже до нашего рождения, уже сосватали.
Однако матримониальные планы родителей были разрушены Витей, который, несомненно, был самым остроумным молодым человеком в нашей компании и уже тогда многообещающим ученым. В 1947 году он женился на Миле, а через два года я женился на Тане. Так в веселой и непринужденной обстановке нашей молодости я вновь познакомился с Витей, но наиболее важные и существенные контакты возникли тогда, когда мы оказались, вовлеченными в Пагуошское движение ученых.
Витя с блеском представлял нашу страну в этой организации; с его разносторонними знаниями ученого он, несомненно, был очень подходящим участником подобных дискуссий. Обладая острым умом и великолепной памятью, он иногда вспоминал самые невероятные эпизоды из истории и литературы, а развитое чувство юмора позволяло ему сглаживать противоречия, которые часто возникали от взаимного непонимания сторон. Это было особенно важно в таких ситуациях, когда необходимое чувство доверия и общности взглядов только возникало: ведь миропонимание ученых имеет общие корни и потому универсально. В 1995 году Пагуош был удостоен Нобелевской премии мира, и мы все — Витя с Милой и я с Таней — были приглашены в Осло на торжественный акт вручения премии Пагуошскому движению и его президенту сэру Джозефу Ротблату.
В 1983 году Витя стал лауреатом международной премии имени А. П. Карпинского, которая присуждается германским фондом Топфера. По этому поводу мы приехали в Ленинград, где в торжественной обстановке проходило вручение этой престижной премии. Мы тогда поразились обилию друзей Вити — и друзей его молодости, и соратников по войне, которые собрались в здании Академии наук на Васильевском острове.
После смерти Виталия Иосифовича в 2001 году председателем Российского Пагуошского комитета стал академик Юрий Алексеевич Рыжов[127].
Мы с ним были знакомы еще со времен работы в ЦАГИ. Он занимался вопросами аэродинамики, потом был ректором МАИ, а после 1993 года Ельцин предложил ему стать премьер-министром, но он отказался, и тогда его назначили послом во Францию. Это одна из самых высоких дипломатических должностей, и назначение туда Рыжова стало для всех неожиданным.
Ю. А. Рыжов, председатель Национального пагуошского российского комитета ученыхВскоре после этого, в 1994 году был открыт туннель под Ламаншем, его строителям была присуждена Золотая медаль имени Шухова[128], и мне поручили вручить им эту награду. Тогда мы с Юрием Алексеевичем на поезде проехали по этому туннелю из Парижа в Лондон, и я должен признать, что это действительно выдающееся инженерное сооружение. Хотя первые попытки построить его относятся еще ко времени Наполеона.
Рыжов решил использовать здание советского посольства для общекультурных целей, и одной из первых была идея устроить там выставку Зинаиды Серебряковой. Это выдающаяся русская художница, которая эмигрировала в Париж и всю вторую половину жизни провела во Франции. У нее было четверо детей, из которых двое остались в России; муж ее, железнодорожный инженер, погиб во время Гражданской войны от тифа. Ее старшая дочь была главным художником Художественного театра в Москве и вошла в историю этого театра.
Выставка состоялась в марте 1995 года, там были представлены в основном произведения, написанные во Франции, и к ее открытию был издан замечательный каталог. Во Франции жила дочь Серебряковой Катя, которая очень помогла в подготовке выставки. А сын, художник, специализировавшийся на миниатюрах, почти с фотографической точностью изображавших интерьеры разных знаменитых зданий Франции — дворцов, храмов — умер незадолго до открытия выставки и так ее и не увидел. Я принимал участие в подготовке выставки, живопись Серебряковой произвела на меня такое впечатление, что я даже, назвавшись искусствоведом, написал для каталога небольшой очерк.
Из очерка С. Капицы «Дочь серебряного века»Жизненный путь Зинаиды Серебряковой начался на рубеже 19-го и 20-го веков во время, справедливо называемое «Belle Epoque». Теперь, сто лет спустя, уже на рубеже тысячелетий урок жизни и искусства Серебряковой более чем необходим для ее родины. Это происходит и потому, что Россия заново осознает и воссоздает свои связи с мировой и европейской культурой. Но жизнь и творчество этой необыкновенной женщины-художника важны для Европы, для понимания целостности и единства европейской цивилизации, завершающей самый драматичный век своей истории. Мне кажется, что урок Серебряковой особенно ценен во время, когда наша страна снова ввергнута в кризис. Однако этот опыт важен не только для России, но и более широко, поскольку критические годы предстоит пережить многим. Именно поэтому и для России и для Европы так своевременен и современен гуманизм Серебряковой, когда так недостает чистого и четкого человеческого начала в искусстве нашего времени.
