Николай Любимов - Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1
А о ночи Аксаков писал так («Ночь»):
…………………………………………………
Ты вставай, во мраке спящий брат!
Освяти молитвой час полночи!
Божьи духи землю сторожат:
Звезды светят, словно Божьи очи.
Ты вставай, во мраке спящий брат!
Разорви ночных обманов сети!
В городах к заутрене звонят:
В Божью церковь идут Божьи дети.
Помолися о себе, о всех,
Для кого тяжка земная битва»
О рабах бессмысленных утех!
Верь, для всех нужна твоя молитва.
Ты вставай во мраке спящий брат!
Пусть зажжется дух твой пробужденный
Так, как звезды на небе горят»
Как горит лампада пред иконой,
Или «Звезды» Хомякова:
В час полночный, близ потока
Ты взгляни на небеса:
Совершаются далеко
В горнем мире чудеса.
Ночи вечные лампады,
Невидимы в блеске дня,
Стройно ходят там громады
Негасимого огня.
Но впивайся в них очами —
И увидишь, что вдали
За ближайшими звездами
Тьмами звезды в ночь ушли.
Вновь вглядись – и тьмы за тьмами
Утомят твой робкий взгляд:
Все звездами, все огнями
Бездны синие горят.
В час полночного молчанья,
Отогнав обманы снов,
Ты вглядись душой в писанья
Галилейских рыбаков, —
И в объеме книги тесной
Развернется пред тобой
Бесконечный свод небесный
С лучезарною красой.
Узришь – звезды мысли водят
Тайный хор свой вкруг земли.
Вновь вглядись – другие всходят;
Вновь вглядись и там вдали
Звезды мысли, тьмы за тьмами,
Всходят, всходят без числа, —
И зажжется их огнями
Сердца дремлющая мгла.
Я рано начал следить за современной поэзией, но приворожил меня тогда пока еще только Есенин» Я попробовал почитать его маме. Она была убеждена» что» из Назарета ничего доброго быть не может»[26]. Но когда я читал ей Есенина, я чувствовал, что он доходит до ее сердца. И только чтобы не признать себя побежденной, она остановила меня:
– Нет, ты все-таки больше мне этого не читай!
Я возобновил свои попытки, и кончилось тем, что мать причислила Есенина к лику любимых своих поэтов.
В 26-м году мы с ней на короткое время съездили в Москву, и она избёгала весь центр, чтобы достать сборник стихотворений Есенина.
Киоскерша на Арбате ответила так:
– Нет у меня Есенина. Он помер и больше ничего не сочиняет.
В какой магазин ни зайдем – во всех видах произведения Ленина. В одном из магазинов моя мать огорошила продавщицу тем, как она, оговорившись, поправилась:
– Нет ли у вас Ленина?.. Тьфу!.. Есенина!
В конце концов нам посчастливилось.
Моей любви к Есенину не поколебал в своих суждениях о нем даже Бунин, сваливший и разбивший вдребезги – так, что и не склеишь, – блоковских «Двенадцать», хотя, впрочем, они и так уже стояли на самом краешке моих литературных пристрастий.
Мне еще до гибели Есенина попадались его стихотворения в журналах – попадались и залегали в памяти.
Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнем.
Такие строки особенно радовали глаз на фоне лефовских газетных агиток и «песен о железе», в общем на один лад распевавшихся «пролетарскими» поэтами.
Пастернак в своей автобиографии признался, что ему не все нравится у Есенина. Я бы сказал, что мне далеко не все нравилось у Есенина даже на первых порах моего знакомства с его поэзией. Я уже не говорю о мерзости его кощунственных «Иноний», по-видимому, все-таки не глубоких, ибо признался же он потом:
Стыдно мне, что я в Бога верил,
Горько мне, что не верю теперь.
И что выражают строки из предсмертного его стихотворения, как не смутную веру, точнее – надежду, на бессмертие?
До свиданья, друг мой, до свиданья.
…………………………………………..
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
Мне уже тогда претила почти вся любовная лирика Есенина.
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Это и пошло, и не совсем грамотно.
Я не любил и не люблю его эпических поэм, потому что они попросту слабы. В «Анне Онегиной» я не находил и не нахожу ни одной истинно поэтической строчки. Есенинские неологизмы в устах мужика нестерпимо режут слух («Богаты мы лесом и водью…»). Режут слух чувствительно-романсные красивости, опять-таки малограмотные («Был вечер задумчиво чудный, как дружья улыбка в лице»). Я уже тогда понимал, что в «Пугачеве» историей не пахнет, что сами по себе хорошие стихи о юности, отзвеневшей черемухой, в устах Емели звучат комически фальшиво. Меня корежило от есенинских «Стансов». Чем бы Есенин ни клялся, а я все-таки ему не верил, что для него, неповторимого певца природы, фонари стали прекраснее звезд. У меня не было ни малейшей охоты «задрав штаны, бежать за комсомолом».
У большинства писателей семь пятниц на неделе. У Есенина их все двадцать семь. Ура-советских строк по его стихам рассыпано много. Но они крикливо-лозунговы. Они вымучены, немощны, обескровлены. Если же говорить о лучших стихах Есенина, посвященных революции, когда она только еще занялась, то нельзя не прийти к выводу, что «революционность» Есенина – если только ее можно назвать «революционностью» – не слишком революционна. Озорство уживается в ней с незлобивостью. Вспомним хотя бы «Певущий зов»:
Все мы – яблоки и вишни
Голубого сада.
Все мы – гроздья винограда
Золотого лета,
До кончины всем нам хватит
И тепла и света!
………………………………………
Не губить пришли мы в мире,
А любить и верить!
Большевик, хотя Есенин и объявлял себя таковым в «Иорданской голубице», этих строк не написал бы нипочем.
Заверениям Есенина в том, что он «в Советской стороне… самый яростный попутчик», противостоят лучшие из лирических поэм Есенина– «Кобыльи корабли», «Сорокоуст», «Русь советская».
Видно, в смех над самим собой
Пел я песнь о чудесной гостье.
………………………………………
Злой октябрь осыпает перстни
С коричневых рук берез.
Эти строки из «Кобыльих кораблей» написаны в 19-м году. А через год Есенин отслужит сорокоуст по безгранично дорогой ему усопшей старо деревенской Руси:
Только мне, как псаломщику, петь
Над родимой страной аллилуйя.
С «аллилуйя» начинаются заупокойные богослужения.
В стихотворении «Я обманывать себя не стану…» – прямой вызов Чека:
He злодей я и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Когда Есенин писал «Сорокоуст», он еще неотчетливо видел «скверного гостя». Но уже тогда «чудесная гостья» обернулась для него «скверным гостем». В «Руси советской» он встретился с ним лицом к лицу. Он не злобствует, не проклинает его, как в «Сорокоусте», он говорит о нем с горькой насмешкой. Насмешку вызывает у него и красноармеец, косноязычно хвастающийся своими подвигами, и крестьянский комсомол, горланящий агитки Бедного Демьяна:
