Ян Веннер - Великие интервью журнала Rolling Stone за 40 лет
Значит, вы не подражали никакой звезде.
– Значит, нет. И на самом деле так случилось, что мой брат Брайан начал выступать, а я пошел на него посмотреть. Брайан старше меня на пять лет. После средней школы – когда я еще учился в начальной школе – он пропал. Некоторое время учился в Калифорнии, а потом бросил и стал стрелочником на железной дороге. Однажды он утопил в бухте Сан-Франциско два автомобиля, но мне кажется, все железнодорожники совершают нечто подобное. Он совершал много несуразностей.
Когда умер отец, Брайан вернулся, якобы для того, чтобы помочь семье. Он нашел хорошую работу, и если бы не бросил ее, то в конце концов сильно разбогател бы. Но через полгода он бросил эту работу и устроился в актерскую студию Second City. Он начал с того, что подрабатывал там, а потом стал работать полный рабочий день. Мама была вне себя от радости. Не могла в это поверить.
Брайан жил в Старом городе, где жили все хиппи, и я стал туда наведываться. Именно там я познакомился с Гарольдом Реймисом, Джоном Белуши, Джо Флаэрти и Делом Клоузом, который руководил шоу, и Берни Салинсом, который руководил студией Second City. Они думали, что я нарушитель спокойствия – хиппи по выходным, знаешь ли, который каждый вечер возвращается к своей обычной жизни.
У меня были хорошие друзья на Северо-Западе, и я притащил их туда, и мы все прокрадывались в шоу, чтобы посмотреть бесплатно. А когда ты уже посмотрел шоу сто раз, то кому же придет в голову, что ты будешь платить.
Вы с Брайаном были главными юмористами в семье?
– Нет, все были прикольными. Все были смешные.
И отец был смешным?
– Он был действительно смешным, но рассмешить его было нелегко. И он, черт побери, ни за что бы не засмеялся, если бы не было по-настоящему смешно.
Отец моего отца был настоящий дурак. Он и умер сумасшедшим. Он прожил до девяноста лет. Он был из тех ребят, что носят клоунские галстуки-бабочки. Но его действительно надо было достать, чтобы он нацепил этот галстук. Он делал это только по самым нелепым случаям, случаям с особым поводом.
Он был очень хороший человек, мой дед. У него в кармане всегда была лакрица, банка пива Budweiser и пачка сигарет Camel. Зубы у него были вставные. В нашей семье всегда был маленький ребенок, и дед всегда говорил: «Иди сюда, малыш». А потом вынимал свои зубы, как привидение в «Охотниках за привидениями», и до смерти пугал ребенка. Мама ужасно злилась на него: «Дед! Разве так можно?» Он ничего не говорил – просто потягивал свое пиво.
А у мамы как обстояли дела с чувством юмора?
– Ну, я никогда не думал, что она смешная, но теперь я понимаю, что она как бы не владеет собой, с чудинкой. Просто я никогда этого не замечал. Я как бы принимал все это всерьез, знаете ли, и делал вид, что все нормально. Теперь я понимаю, что за ней занятно наблюдать так же, как занятно наблюдать за детенышем панды в зоопарке. Я даже стал записывать ее телефонные звонки, когда работал в программе Saturday Night Live[136]. Никогда не думал, что кто-то может вести себя так, и понял, что слушал это всю свою жизнь. То есть можно слышать работу ее ума. Я все время урываю у нее материал.
Можно какой-нибудь пример?
– Сразу не соображу. То есть я заимствую столько, что иногда Брайан смеется и говорит: «Мама». Если бы я начал уделять внимание моей маме, когда мне было двенадцать лет, а не пытался бы улизнуть из дому и не общаться с ней, я бы не только смог немного лучше обращаться с ней, но мог бы составить гораздо более полное представление о женщинах и вообще о людях. Мне кажется, мною владел страх перед неизвестным. Теперь она стала мамой в шоу-бизнесе. Она сходит с ума. Помню, как она однажды выбралась в Голливуд, и мы повезли ее в клуб Polo Lounge. Брайан позвал Дуга Кенни[137] и сказал: «Покажи моей маме Polo Lounge». И вот этот парень с внешностью мексиканского генерала идет сквозь толпу, зычно выкрикивая: «Люсиль Мюррей, Люсиль Мюррей», и все посетители Polo Lounge оглядываются на Люсиль Мюррей, а она как будто ждет бурных аплодисментов всей толпы. И вдруг с ней что-то произошло. Она заговорила, как журнал Photoplay 1959 года, об Эдди Фишере и Лиз Тейлор, о Ричарде Бертоне и всех прочих. Недель шесть или семь она просто чудила. Она подзывала меня и говорила нечто вроде: «Ну, теперь им надо прийти за тобой». То есть мы привезли ее в наш темный мирок, а теперь она фигура шоу-бизнеса. Это было безумие. Такой была моя мама, женщина, некогда спросившая меня: «Разве ты не был бы счастлив, если бы создал театр общины?», вдруг она стала вести мои дела.
А когда она сказала о театре общины?
– В самом начале, после Second City. Вообще-то, она могла сказать это и Брайану. Она ничего не понимала в актерском мастерстве, хотя Брайан получил хорошие рецензии в Чикаго и действительно здорово играл. А может быть, это было в тот период, когда он уехал в Голливуд и пробовал себя на разных работах и снова голодал. Она сказала: «Это не работа. Не попробовать ли тебе играть в театре общины?» Ей хотелось, чтобы он занялся чем-то, что может обеспечить заработок. «Прекрасно, у тебя все зашибись, а у меня дома восьмилетний ребенок, и его надо кормить». То есть просто удивительно, как ей удалось поставить на ноги всю семью. Удивительно и то, как сделал это отец на свои деньги.
Когда вы впервые работали с Белуши?
– Возможно, раза два я импровизировал с ним в труппе Second City. Но стал работать с ним, только когда приехал в Нью-Йорк. Это случилось в шоу National Lampoon. Джон был одним из продюсеров. Он вытащил всех этих людей в Нью-Йорк – Флаэрти, и Гарольда, и Брайана – и устроил их на радио. У него жило много людей. Потом он организовал шоу National Lampoon, и мы отправились в турне: Филадельфия, Онтарио, Торонто, Лонг-Айленд. 1975 год. Впоследствии мы открыли филиал Бродвея в местечке Нью-Палладиум. По дороге мы жили с Белуши в одной комнате. В то время мы пили много пива Rolling Rock.
То есть вы не употребляли кокаин ночи напролет?
– Нет, нет, нет. На кокаин у нас денег не было. Да и кокаин в то время не пользовался спросом.
А легкие наркотики?
– Ох, курили травку. В то время мы в основном выпивали. Почти на всех выступлениях мы получали бесплатное спиртное, ну и пили. Мы все еще были голодающими актерами, так что нам приходилось цепляться за любые чаевые. Мы пили шампанское с апельсиновым соком в Нью-Палладиуме. Сок там был особенный. И это мировой напиток, чтобы продолжать работу, потому что в нем есть сахаристая мякоть и он приятный и холодный. А кондиционеры в том месте неважнецкие, и мы просто обливались потом. После трех представлений в субботу вечером приходилось буквально отжимать рубашку и класть ее в пластиковую сумку.
