Морис Тринтиньян - Большой Приз Монте-Карло
– Будь терпелив, и к тебе придет радость, – сказал я ему и надел на голову шлем.
Когда я садился в автомобиль, то чувствовал радость, будто бросал рыбу обратно в воду… и осторожно тронулся, ибо никогда не нужно резко срываться с места.
Меацци подготовил мне старую модель автомобиля. Я чувствовал себя в нем как дома. Уже несколько раз я гонялся на нем, в последний раз – несколько месяцев назад в Буэнос-Айресе, где финишировал следом за «Мерседес» Фанхио. Я верил ему как верному коню. Во всех поворотах он слушался меня; чтобы привыкнуть к трассе, я совершил два круга в не очень быстром темпе…
Я собирался показать хорошее время, но, прежде чем дать полный газ, остановился в боксах, чтобы узнать, как едут остальные.
В этот момент я увидел Уголини. Я попытался перехватить его взгляд… Однако он сделал вид, что не видит меня. В одной руке он держал секундомер, в другой карандаш, а перед собой, на ограждении боксов, большую тетрадь… И что главное, выглядел он очень разочарованно.
Он стоял среди механиков и гонщиков в комбинезонах, среди зевак и журналистов, которые делали вид, что принадлежат к механикам или гонщикам… Это походило на модную картинку. Он был в безупречно синих брюках, в спортивной рубашке с открытым воротом без единого пятнышка, в черно-белых мокасинах на ногах, небрежно опирался о бокс и с благородной улыбкой отвечал на приветствия знакомых, которые здоровались с ним… Он производил такое впечатление, будто хотел любой ценой показать, что у «Феррари» все в полном порядке.
Я несколько раз нажал на педаль газа, пытаясь вывести его из «чудесного уединения». Он должен был услышать меня, поскольку находился на расстоянии не более пяти метров. Он повернул голову, сделал вид, что только что заметил меня, мило улыбнулся и дал понять, чтобы я сам подошел к нему.
Тогда я вышел из автомобиля и без промедления справился у него, как дела. Он взял тетрадь и спокойным голосом, без каких-либо комментариев, начал читать, как если бы диктор читал известия:
– Фанхио на «Мерседес» прошел один круг за 1'44,8", второй – за 1'44,2", тем самым улучшив рекорд Карачиоллы 1937 года 1'46". Мосс, также на «Мерседес», прошел круг за 1'43,4", Кастеллоти на «Лянча» – за 1'43,8", а Аскари, также на «Лянча», десять минут назад прошел круг за 1'42" ровно.
Затем помолчал, откашлялся, посмотрел на меня и добавил:
– Лучшее среди «Феррари» время пока показал Фарина – 1'47,8", Скелл прошел круг за 1'49,1"… нельзя сказать, что это блестящие времена.
– Ай-ай, – ответил я задумчиво.
В этот момент с другой стороны причала появился автомобиль, который только что выехал из тоннеля.
Из боксов было не очень хорошо видно, но достаточно для того, чтобы разобрать, что автомобиль был красного цвета. Он чисто прошел поворот и на большой скорости устремился по направлению к повороту перед табачной лавкой и боксами.
Уголини устремил свой взгляд на этот автомобиль и схватил тетрадь с ограждения боксов. В правой руке он судорожно сжимал секундомер.
Это был «Мазерати» Бера с номером 41.
– Жан задал изрядный темп, – заметил я.
Автомобиль промчался, как стрела, у нас перед глазами. Уголини посмотрел на секундомер… и не сказал ни слова.
– Сколько? – спросил я.
Он иронично взглянул на меня и также иронично ответил:
– 1'43,8", дорогой Морис. Его «Мазерати» очень проворный! Отлично проходит повороты. Бера сильно прогрессирует, как считаешь?
Я был очень рад за Бера, но если после «Мерседес» и «Лянча» в первый день тренировок рекорды начнут бить и «Мазерати», честь «Феррари» отстоять будет трудно.
Я снова надел шлем, натянул перчатки и сел в автомобиль. Все эти времена кружились у меня в голове, но я решил, что останусь спокойным, как Уголини. Попытаюсь завершить тренировку, не нервничая, или попытаюсь не перенервничать; гонка состоится в воскресенье, а сегодня еще только четверг.
Однако, я шел по трассе не так, чтобы кто-нибудь мог сказать, что я лишь необременительно тренируюсь. Это действительно было не так, я постарался забыть времена остальных гонщиков и остался верен своей манере езды. Это означало: никогда не превышать своих возможностей.
Моя «Феррари» в поворотах вела себя безупречно, сам я был в отличной форме и от Казино до морского побережья, где трасса напоминала санную, нарезал повороты так, что чуть ли не в сантиметрах облизывал бордюрные камни тротуара; я быстро и умело предавался скорости. Короче говоря, я понимал, что не потерял ни секунды.
Когда я остановился в боксах, ко мне подошел Уголини. Это был хороший признак. Он подождал, пока я сниму шлем, и затем сказал мне:
– Отлично, Морис. Ты прошел за 1'44,4".
– Всего лишь за 1'44,4", – притворился я обиженным.
– Не огорчайся, – отозвался Уголини.
– Это, правда, лишь шестое время, но, если откровенно, я даже не надеялся пройти менее чем за 1'45". После тренировки зайди ко мне в боксы, там сможем все спокойно обсудить.
Когда я вылезал из автомобиля, по радио объявили мое время. Раздались приличные аплодисменты, которые подействовали на меня, как утешительный приз.
На дальнейшие объявления репродуктора я не обращал внимания, но когда услышал, как с трибун прозвучало «ох», то почувствовал, как у меня сжалось сердце, будто сам почуял недобрую весть.
– Кто-то вылетел с трассы?
– Херманн, мальчишка из «Мерседес», – сказал Меацци, – Не справился с поворотом перед Казино. Его увозят в больницу.
Бедняга Херманн! Видимо, хотел превзойти… а я ведь сам упрекал в этом организаторов, или команда сама понуждала гонщиков к тому, что первые три места на старте останутся за теми, кто покажет три лучших времени уже в первый день тренировок. Это был первый сезон Херманна на монопосте, и в Монако он никогда раньше не ездил. Не будь этого глупого условия, молодой немец не стал бы рисковать в самом начале и на третьей тренировке смог бы пройти быстрее и с меньшим риском.
Через несколько минут громкоговоритель сообщил нам: Херманна отвезли в больницу, и его жизнь вне опасности, всего лишь сломана нога, – пояснил диктор. Это «всего лишь» меня шокировало, как можно говорить, что сломанная нога – это мелочь.
Я собирался покинуть гоночную трассу, однако меня удержало любопытство. На другом конце боксов я заметил механиков, пытавшихся завести белый «Мерседес» Фанхио с номером 2.
Аргентинец стоял возле боксов, в шлеме и перчатках, и дискутировал с тучным Нойбауэром, который был у белых «Мерседес» кем-то наподобие нашего Уголини. До конца тренировки оставалось еще около четверти часа.
Казалось, чемпион мира был недоволен своим временем 1'43,2", несмотря на то, что обладал вторым, после 1'42" Аскари, временем. Уголини встал возле меня, и мне показалось, что он интересуется тем, что на самом деле происходит в «Мерседес».
