Тони Бэрроу - Джон, Пол, Джордж, Ринго и я (Реальная история ‘Битлз’)
После ‘Мерчант Тэйлорс’ я поступил в Дархэмский университет, в котором появлялся настолько редко, насколько это было возможно. То, что я являлся студентом, дало мне отсрочку от обязательной службы в армии, но воинская повинность догнала меня в тот момент, когда я покинул Дархэм, и я стал одним из последней группы служащих в обязательной британской армии. С помощью вкрадчивого убеждения и без какой-либо веской причины я добился снисходительного распределения в Уитон королевских ВВС, возле Блэкпула, где я провёл большую часть этих двух лет, являясь ведущим радиослужбу ВВС Уитона, электрическое оборудование которой оказалось полезно для всех новых записей, которые я продолжал получать для обзора. Станция возила коммивояжёров для ‘Уитон Джайв Хайв’, одного местечка живой джазовой музыки, которое я открыл в помещении местного института девиц. К счастью, ВВС – или по-крайней мере, их часть, связанная со мной – придерживалась политики закрытия в полдень, поэтому я мчался домой в Кросби к обеду в своём потрёпанном довоенном лимузине ‘Даймлер’, писал свою субботнюю колонку и отдавал её в офис ‘Эхо’, прежде чем снова ехать назад в лагерь с несколькими своими приятелями-сослуживцами, в качестве пассажиров, оплачивающих часть издержек. Приблизительно в тех же двух-трёх километрах от центра Ливерпуля находились клубы ‘Пещера’, ‘Железная дверь’, ‘Казанова’ и ‘Джакаранда’. Нарастающая популярность традиционного джаза приводила в Ливерпуль другие гостевые ансамбли из соседних больших и малых городов. Подобно ‘Пещере’ (и, по случайности ‘Уитон джайв хайв’) у многих таких мест не было лицензии на продажу алкогольных напитков. В те времена, как и сейчас, джазовые музыканты любили сделать дополнительный перерыв посреди вечера между выходами на сцену, чтобы подкрепиться, и поэтому им приходилось выходить, чтобы найти какое-нибудь другое место, у которого была лицензия на подачу выпивки. Во всё более возрастающей степени фанаты джаза нуждались в какого-то рода живой музыкальной передышке, и скиффл начал заполнять эту пустоту. Некоторые джазовые ансамбли имели свои собственные скиффл-секции, но нанимание местных групп была дешёвой и привлекательной возможностью для промоутеров, которые почти ничего не платили юным музыкантам и в то же время успешно взимали плату с их друзей и семей, которые покупали билеты у двери. Лёгкая доступность интервальной работы в клубах Мерсисайда привела к тому, что нетерпеливые юноши учились играть и присоединялись к группам в ближайших к ним молодёжных клубах и церковных залах. Сами того не зная, некоторые из этих абсолютно любительских групп оказались самыми ранними компонентами мерсибита.
Мне никогда не нравилось смешивать в кучу 400 полупрофессиональных групп всего этого района в один мерсибит, потому что туда было вовлечено много разных стилей музыки, от скиффла и кантри до рок-н-ролла и ритм-н-блюза. Мне казалось, что это оскорбление – сжимать весь спектр творческих и одарённых богатым воображением композиторов Мерсисайда в одну единственную категорию для удобства средств массовой информации. ‘Эхо Ливерпуля’ была настолько же виновна, как и другие, в чрезмерном упрощении своей классификации, рекламируя предстоящие выступления ‘Битлз’ под заголовком ‘Джаз’. Лишь в конце мая 1964 года это было изменено на ‘Джаз и бит’, но к тому времени битлы уже давным-давно покинули ‘Пещеру’ и остальное окружение мерсибита.
Именно Дискеру из ‘Эхо Ливерпуля’ написал Брайан Эпстайн, когда он был на пороге подписания контракта с ‘Битлз’, чтобы стать их менеджером в декабре 1961 года. Он хотел, чтобы я написал о его группе в колонке ‘Вне записи’. К его удивлению, вместо того, чтобы получить ответ от одного из обозревателей штата служащих офиса ‘Эхо Ливерпуля’, он получил моё письмо из Лондона, в котором я вежливо, но твёрдо говорил ему, что эта колонка целиком состоит из обзора записей, и я не смогу написать о ‘Битлз’, пока они не выпустят что-нибудь, будь то альбом или сингл. Я предложил, чтобы он связался с автором статей в штате постоянных служащих ‘Эхо’, ярким парнем, которого, по случаю, звали Джордж Харрисон. У него была ежедневная ‘людская’ колонка под названием ‘За стеной Мерси’, и он всегда был в поиске местных историй. Этого оказалось недостаточно для Эпстайна, который договорился со мной, чтобы прийти и увидеться в моём крошечном офисе, спрятанном в тихой заводи, коей являлся отдел конвертов. Я был больше под впечатлением от этого человека, чем от музыки, которую он принёс для прослушивания мною. Визуально он сразу же создавал приятное впечатление. Он был дорого одет, с аккуратно подстриженными слегка вьющимися волосами и с отполированными и наманикюренными ногтями. Его костюм был сшит на заказ, на нём была роскошная и хорошо скроенная шуба из верблюжьего меха с тёмно синим шёлковым шарфом в белую крапинку и новые блестящие чёрные туфли, опять же почти наверняка сделанные на заказ. Он говорил на превосходном оксбриджском языке, немного похоже на диктора Би-Би-Си в то время, едва ли обнаруживая даже намёк на ливерпульский акцент. Он совершенно не был похож на то, как должен был выглядеть в моём представлении типичный менеджер шоу-бизнеса, агент или музыкальный издатель. В то время мой опыт ограничивался коллегами из ‘Декки’ и людьми, которые работали в музыкальных издательствах Тин-Пэн-Элли (Датская улица сразу за лондонской Чаринг-Кросс-Роуд) и болтались в офисах ‘Декки’, рекламируя свои песни и поющие открытия. Большинство этих людей были неогранёнными алмазами, которые обычно держали во рту пожёванные сигары и воняли несвежим табаком. Брайан Эпстайн был первым изящно подстриженным и красиво отделанным алмазом, встреченным мной в музыкальном шоу-бизнесе.
Брайан спросил, не может ли он проиграть мне демонстрационный диск, ацетатную пластинку, записанную во время выступления ‘Битлз’ в ‘Пещере’. Он поставил её на проигрыватель, и я попытался выглядеть заинтересованным, хотя всё, что я мог слышать – это множество диких визгов и сопровождение. Я даже не узнал мелодию, которая звучала. Он извинился за качество звука, сказав, что эта запись была взята из звуковой дорожки к документальному фильму телевидения ‘Гранада’. Диск продемонстрировал, что визит в ‘Пещеру’ мог бы оказаться весьма волнующим событием, но на самом деле он не демонстрировал в выгодном свете пение и игру битлов. Корректорша моих аннотаций для конвертов, которая сидела за столом напротив меня, но вне поля зрения Брайана Эпстайна, во время прослушивания строила всевозможные рожи. Очевидно, что жюри-из-одной-этой-женщины показывало битлам большой палец вниз. Как сочинитель аннотаций на конвертах, я не нанимал и в компанию и не увольнял из неё музыкальные таланты, но я протянул Брайану его ацетат и немного проводил его с немного банальным “не звоните нам, мы сами позвоним Вам”. Его прощальным выстрелом было: “Битлы станут такими же великими, как Элвис Пресли”. Пресли в то время был артистом ‘Декки’ на нашем лейбле Эр-Си-Эй и на тот момент являлся №1 в британских списках популярности с синглом ‘Его последнее пламя’.
