Гюнтер Банеман - Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942
– Стиснув зубы. Хорошо, что бывший эсэсовец умер от пуль Клауса, а то кто-нибудь из ребят истратил бы на него весь свой боезапас, – ответил мой друг и вытащил спиртовку. – Давай-ка я приготовлю тебе тарелочку тушенки, – произнес он и достал из мешка консервный нож.
– Спасибо, Йозеф, я не хочу есть, – пробормотал я.
– Послушай, не надо падать духом. Мне самому было очень плохо, но надо взять себя в руки. Клауса не вернешь, и надо забыть об этом.
Я слушал и кивал:
– Да-да, конечно.
Мне была понятна смерть двух парней, в которых попал британский снаряд из Тобрука, и тех, кто напоролся на мину. Плохо, что Эгон заблудился в пустыне, но это могло произойти с каждым… Но Клаус! Я замолчал и задумался.
Глава 4
МОРЕ НАСТОЯЩЕГО КОФЕ
– Хочешь кофе? – спросил Йозеф.
– Кофе? У тебя что, есть настоящий кофе?
– Конечно, и очень много. Хватит до конца войны. – Он улыбнулся и поднял ногой раскладушку. Под ней лежали два больших мешка. – Кофе!
– Сколько же лир ты за него заплатил, черт тебя побери? – спросил я, с трудом веря своим глазам.
– Каких еще лир? – взорвался Йозеф. – Ты что, спятил? Всего лишь дюжину пулеметных лент да два ящика ручных гранат. Мы забрали этот кофе у подонков, пристреливших Танса, когда он хотел взять у них канистру с водой. Одну-единственную канистру из целого штабеля высотой в шесть метров и длиной с берлинский многоквартирный дом. И эти гнусные итальянские недоумки, которые и войны-то как следует не нюхали, влепили в Танса пулю за одну-единственную канистру с водой! – Йозеф продолжал рассказывать, помогая себе жестами. – Мы отправились туда в трофейном британском броневике в ту же самую ночь, когда погиб Тане. И знаешь, что произошло? – спросил он, ставя на маленькую плитку чайник с водой и глядя на меня.
– Нет, не знаю, – ответил я, стягивая с ног сапоги. Но я понял, о чем пойдет речь, так как хорошо знал Йозефа.
– На полном ходу, с развевающимся британским флагом мы ворвались в лагерь этих «макаронников» и разнесли его к чертовой матери. Смяли колесами палатки и все их барахло, поливая из пулемета и угощая гранатами. – Тут он дико заржал. – Первым делом мы разнесли хибару с радиопередатчиком, чтобы они не смогли вызвать подмогу. Ты представляешь, они записали крик «Спасите!» на магнитофон! Наверное, боялись, что от страха забудут, какое слово надо кричать.
Я поразился этому безумию.
Йозеф махнул рукой и стал рассказывать дальше:
– Отовсюду доносились вопли «Inglesi, Inglesi, mercy!» (Пощадите, англичане!) или что-то в этом роде. Мы носились по лагерю, словно молнии. Въехали на машине на кухню, Тейнц спрыгнул и начал хватать банки с консервами. Их там у итальяшек целые штабеля, да еще куча мешков с кофе. Потом мы набросили английский флаг на двухсотлитровую бочку, а уезжая, прикрепили повсюду противотанковые гранаты и продырявили множество канистр с водой. Устроили им там настоящее наводнение.
Мы так хохотали, что не заметили, как кипящая вода стала выплескиваться из чайника. Йозеф кинул туда кофе, и по палатке разлился божественный аромат.
– А что было дальше? – спросил я.
– Мы вернулись в лагерь, поставили броневик, где он стоял, распределили между собой продукты, собрали с пола машины пустые гильзы, чтобы никто не догадался, что из пулеметов кто-то стрелял, и пошли пить кофе. – Йозеф хмыкнул. – Здорово мы растрясли этих ублюдков. Это им за смерть Танса. Теперь, я думаю, они зарекутся убивать немцев, – заявил он и принес кофейник, чтобы налить мне кофе.
Напиток был замечательным, но слишком горячим.
– А наше начальство что, так ни о чем и не догадалось?
– Конечно же нет! – воскликнул Йозеф. – Если бы догадалось, мы все пошли бы под трибунал. Начальство решило, что в итальянский лагерь ворвались солдаты австралийской дивизии. Особенно после того, как увидели оставленный нами британский флаг.
Йозеф снова затрясся от смеха.
– Видел бы ты, что случилось на следующее утро! – еле выговорил он. – Матерь Божья, сюда заявилась целая процессия.
– Какая еще процессия? – перебил я.
– «Макаронников», – пояснил Йозеф. – Там была пара полковников, четыре майора, куча капитанов, не говоря уж об остальной шушере, которая тащилась за ними. Они явились к нашему генералу, старику фон Равенштайну, и стали жаловаться, что наши войска пропустили через свои позиции броневики австралийской дивизии из Тобрука, которые разгромили итальянский лагерь. И знаешь, что этот старый хрен им ответил?
Я покачал головой.
– Он сказал, что если бы они поменьше бренчали на своих мандолинах и почаще брали в руки оружие, то им удалось бы отбросить этих чертовых австралийцев от своего лагеря. Ведь ни один итальянский полковник не догадался броситься в погоню за британскими бронемашинами и разбить их к черту! И это при том, что всем известно: здесь, в двадцати километрах от линии фронта, не может быть никаких вражеских разведывательных дозоров. Какой позор! После этого старик велел часовым очистить лагерь. Видел бы ты, как эти итальяшки попрыгали в свои автомобили и удрали. Они даже забыли, что явились просить нас помочь им восстановить лагерь!
Я хохотал и никак не мог успокоиться.
– Это те самые итальянцы, у которых мы с Лео как-то брали воду? – спросил я, наконец.
– Они самые. Тыловые части танковой дивизии «Ариете», – кивнул Йозеф. – Жаль, что тебя с нами не было, ты бы хоть перевел нам, что они там вопят. Впрочем, мы постарались разделаться с ними поскорее, поскольку в двух километрах от их лагеря стоят и наши танки, и, если бы они заметили английскую жестянку, на которой мы приехали, нам бы пришлось туго.
– Я думаю, наши танкисты вам с радостью помогли бы, если их предупредить заранее, – заметил я и, встав с ящика, расстелил на полу одеяло. – Давай-ка ложиться спать, Йозеф. Я сегодня все утро носился по пескам и очень устал.
И я улегся на одеяло.
– Да что ты, рано еще – только десять часов, – возразил Йозеф. – Да, я совсем забыл – тебе тут пришло два письма. Лежат уже несколько дней.
Я сел, а он вытащил письма из своих вещей.
– Одно из дома, а другое, судя по запаху, должно быть, от твоей девушки из Берлина. – Он улыбнулся и протянул мне письма.
– Ты что, всегда обнюхиваешь корреспонденцию? – спросил я, читая адреса на конвертах.
– Попав в эти пески, я стал извращенцем. Меня теперь возбуждает даже запах! И все из-за того, что тут нет женщин. Эх, если бы на границе открыли хотя бы один бордель! Тогда австралийцы побросали бы свои позиции в Тобруке (здесь в то время оборонялись в составе британских войск, помимо австралийцев, англичане, индийцы, поляки и чехи. – Ред.) и ринулись туда, – пробормотал он про себя, пока я вскрывал письмо от матери.
