Виктор Тельпугов - Парашютисты
- Страшно? - спросит.
Те только рты откроют, чтобы ответить, а он:
- Ну конечно же страшно! Весь человеческий организм сопротивляется прыжкам. А что поделаешь? Надо!
Так он это скажет, что страх сам собой пропадает даже у тех, кто действительно из робкого десятка.
Слободкин был уверен, что с обычным своим вопросом Казанский обратятся сегодня к нему. Но полковник ничего не сказал, только посмотрел на Слободкина многозначительно. Тот смущенно поправил какие-то складочки на обмундировании и вдруг тихо, но совершенно отчетливо сказал, уставившись куда-то под облака:
- Что поделаешь! Надо...
- Вот теперь я вижу, что вы солдат! Поздравляю, Слободкин, от всего сердца. А сегодня у нас "троллейбус", не сробеете?
- Нет.
- Хотя и страшновато?
- Хотя и страшновато, - в тон ему ответил Слободкин.
Прыжки прошли хорошо. Они всегда особенно хорошо проходили, когда Казанский прыгал вместе со всеми.
Целыми взводами приземлялись на один "пятачок". Полковник был доволен и не скрывал этого.
- Война начнется - цены вам, ребятки, не будет, - сказал и Коровушкин на политзанятиях вечером.
- Война? Как - начнется? И с кем? - забросали его солдаты вопросами.
- Оружие "потенциального противника" чье на занятиях изучаете? спросил Коровушкин, хитро прищурившись.
Ребята молчали.
- Ну, недогадливые! А какой язык вам ввели?
- Немецкий, - за всех ответил Кузя. - Так ведь с немцами у нас договор. Недавно подписан.
- Договор будем соблюдать, - твердо сказал Коровушкин, - Обязательно будем. А если они его нарушат, первый ответ перед нами будут держать, перед воздушной пехотой.
Он сказал это так, будто людей важнее парашютистов нет во всей державе. Да и все так считали. А как же еще?
Стоят ребята опять на крыле бомбардировщика, смотрят на землю, проплывающую внизу, сердце каждого вздрагивает от пронзившей его мысли: "Твоя это земля, твоя! Ты за нее перед всем народов в ответе". Правая рука на кольце. Левая крепко сжимает стальной трос, идущий от фюзеляжа к концу плоскости. Только одна секунда нужна тебе, чтобы коршуном кинуться на врага. Одна секунда. Все готово, нужна только команда, только взмах флажка штурмана, и пошел!.. А ну-ка, суньтесь, кому охота!
Во время последней отработки "троллейбуса" особенно отличился, конечно, Кузя. Полковник поблагодарил его. На вечернем построении было объявлено, что Кузе за особые успехи в боевой и политической подготовке предоставляется отпуск. И какой? На целых пять дней! Послезавтра он поедет домой, в Москву, где у многих семья, родные, близкие.
Вся рота стала готовить Кузю в эту поездку. Ребята строчили письма, забрасывали Кузю десятками адресов, и отпуск его грозил превратиться в сущее наказание; Но Кузя не унывал, он готов был собрать поручения со всей бригады, со всего соседнего авиационного полка и самым добросовестным образом выполнить их, лишь бы побывать в Москве. Служба службой, а тоска по дому точит сердце каждого солдата, даже такого, как Кузя, которого на любом занятии всем в пример ставят.
Не преминул воспользоваться оказией и Слободкин.
- К маме, прошу, забеги. Расскажи ей, как нам тут служится. В письмах всего не объяснишь. - Потом, помявшись, спросил; - Ты в Москву через Клинск?
- Как же еще? Другого пути пока нет.
Слободкин вздохнул с облегчением и протянул Кузе похрустывающий треугольник.
- Брось на вокзале в Клинске.
Кузя повертел конверт перед глазами и сказал:
- К маме зайду. Письмо опущу. Только открой секрет: кому ты все строчишь?
- Кому, кому! Тебе что, трудно?
- Нет, почему же? Но ты все-таки скажи. Влюблен? Да?
- Не надо, сам отправлю, раз так...
- Ну ладно, ладно. Знаю, кореш у тебя в Клинске, и ты ему каждый день пишешь. Верно? Кореш?
- Кореш.
- Скачко? И. С.?
- И. С.
- Иван, что ли?
Слободкин оглянулся по сторонам и тихо, но твердо сказал:
- Инесса.
- Имя какое-то редкое.
- Обыкновенное. Инесса, Ина, - обиделся почему-то Слободкин. - Только ты молчал бы, раз догадался. Кузя, как мог, успокоил Слободкина:
- Видишь ли, догадался не я один, догадалась целая рота, и давно уже, но молчать я умею. И рота умеет молчать.
Слободкин не ответил. Вид у него был совершенно обескураженный.
- Ну, хорошо, хорошо, - сжалился Кузя, - нет у тебя никого в Клинске, кроме кореша. Так и запишем: нет никакой Ины.
- Тише ты! - взмолился Слободкин.- Ну есть, есть. И что из того? Кому интересно? Только мне да ей.
- Ишь ты какой! Все ребята свои письма из дома вслух читают?
- Читают.
- Ты слушаешь?
- Слушаю.
- А в свои дела пускать никого не желаешь? Здорово, значит, тебя забрало, если ни с кем не делишься. Точно я говорю?
- Точно.
- Ну, тогда прощается, - похлопал по плечу Слободкина Кузя. Красивая?
- По-моему, очень.
- Фото! - протянул ладонь Кузя,
- Да я... Да у меня...
- Фото, говорят тебе.
Слободкин долго рылся в карманах гимнастерки, будто и в самом деле не помнил, есть ли у него фотография. Наконец извлек крохотную, с почтовую марку, карточку.
- Вот, смотри, только, чур...
- Иван Скачко?
- Ага.
- Ничего. Очень даже ничего. Одобряю.
...В эту ночь Слободкин рассказал Кузе историю своей любви. Их койки стояли рядом, у самого окна, и, когда все в роте заснули, Слободкин зашептал над самым ухом товарища:
- Познакомились мы случайно в Клинске. Помнишь, когда под Новый год к шефам ездили?
- Я не ездил.
- Ты-то в наряде был, а вот мне повезло.
- Так уж сразу и повезло?
- Ты слушай, она такая хорошая... Я думаю теперь о ней все время. Где бы ни
был - на занятиях, на стрельбах, в самолете,- из головы не выходит. Ночью
вижу ее.
- Кто ж такая?
- В школе учится. Кузя тихонечко свистнул.
- Но ты не подумай, не девчонка какая-нибудь, Умница, и
ямочка на щеке.
- Ямочка?
- Когда улыбнется, уползает вот сюда, - Слободкин показал на своем лице, куда именно уползает ямочка.
- Криворотая, что ли?
- Дурак ты, Кузя. От счастья это, понимаешь?
- От счастья?
- Ну да, от счастья. Неужели не понятно? Вот ты с парашютом лучше всех прыгаешь, но в жизни совсем не разбираешься.
- А ты откуда знаешь, что от счастья?
- Она сама пишет; "Твоя счастливая И.". В каждом письме,
Хочешь, покажу?
- Чужие письма читать не полагается. Я человек интеллигентный.
- Интеллигентный? А когда ребята свои письма вслух читают, слушаешь?
- Когда читают, слушаю, но сам носа не сую.
На рассвете зашелестел Слободкин клинскими письмами над ухом Кузи. Каждое действительно кончалось словами: "Твоя счастливая И.".
- Значит, по-настоящему? - уже совершенно серьезно спросил Кузя, когда Слободкин дочитал последнее письмо.
- Я так понимаю. Только чтобы рота ни в коем случае...
