Виктор Тельпугов - Парашютисты
До аэродрома ехали молча. Только перед самой посадкой в самолет кто-то спросил Слободкина:
- Не передумал?
- Нет, - попробовал ответить он как можно тверже, но в груди его все-таки сорвалась какая-то струнка.
Все решили: будь что будет, а толкануть его толканем. Пусть наконец испробует. Может, наступит у парня перелом.
Сговор молчаливый получился, без лишних слов. Тем крепче и надежнее он был. Слободкин почувствовал это. Некурящий, он вдруг попросил у кого-то "сорок", а когда затянулся, закашлялся, на глазах появились слезы.
Ребятам смягчиться бы, отменить свой приговор, но где там! Будто бес в них какой вселился: сбросим - и все!
Поднялись. Летят. В полумраке искоса на Слободкина поглядывают. Видят - ни жив ни мертв, а бес неотступно стоит за спиной каждого.
Когда штурман подал команду: "Приготовиться!", подобрались поближе к люку и стали смотреть на бежавшие внизу поля. Слободкин, обхватив обеими руками одну из дюралевых стоек, тоже смотрел вниз, но не на землю, а себе под ноги.
Все поняли: не прыгнет.
Вот уже команда: "Пошел!" Парашютисты один за другим исчезают в ревущем квадрате люка. Вот из двадцати в самолете осталось десять, семь, пять...
Ребята пытаются увлечь за собой Слободкина. Тщетно. Будто невидимые силы приковали его к самолету.
Только вечером узнали, почему двум десяткам здоровяков не удалось сдвинуть с места одного человека: с перепугу он пристегнулся карабином к дюралевой стойке.
Об этом рассказал сам Слободкин.
- Злитесь? - спросил он в наступившей после отбоя тишине.
- А-а...- многозначительно вздохнул кто-то.
- Значит, злитесь. А зря. Не от страха, я на карабин заперся.
- Тогда, значит, от ужаса.
- Ну вот, я же говорю, злитесь, а когда человек зол, он не просто зол, он еще и несправедлив.
- Ты нам еще мораль читать будешь?
- Мораль не мораль, а объяснить должен.
- Ты зарапортовался совсем. То "прыгну", то "кидайте меня ребята", а то уперся как бык - и ни с места. Да это же срам на всю бригаду! Чепе! Завтра в округ, а то, глядишь, и в Москву доложат.
- Я кому угодно скажу, не от страха. Честно. Просто обидно стало: все люди как люди, а мне, как последнему трусу, коленом под зад...
- Эти штучки, Слободкин, мы уже знаем! - рявкнул Кузя, самый справедливый человек на свете, в том числе и в первой роте. - Ты же просил тебя скинуть?
- Просил.
- Ну?
- Ну а потом передумал, сам решил прыгать, без всяких толкачей. Принципиально.
- Ну и прыгал бы себе на здоровье. - Пока все прыгнули, пока я отцепился...
- "Пока", "пока"...- передразнил Слободкина Кузя. - Вот я
сам за тобой прослежу.
Ничего вроде бы особенного не было в Кузе, никаких не значилось за ним подвигов, как, например, за Поборцевым, прошедшим большую солдатскую школу, но Кузя в сознании ребят стоял с командиром рядом из-за своего прямого, справедливого
и твердого характера.
Когда Кузя сказал Слободкину: "Я сам за тобой прослежу", тот понял теперь пощады не жди.
В тот день, когда были объявлены очередные прыжки и пришла пора Слободкину взбираться в самолет, бедняга и не пытался скрыть охватившего его волнения. Он хотел махнуть кому-то рукой на прощанье, но у него получился такой беспомощный жест, что у каждого сжалось сердце, Вечером бойцы собрались в ленинской комнате для разбора учений.
В самом начале своего выступления старший лейтенант Поборцев сказал, что прыгнули все отлично, в том числе и Слободкин, за которого волновалась вся рота.
Слободкин молчал. Только молчал уже не так, как там, в самолете, молчал совсем по-иному. По вид у него был такой, будто он ничего особенного сегодня не совершил. Он ведь и действительно не сделал ничего выдающегося. Всего лишь первый шаг к тому, чтобы стать таким же, как его товарищи, как Брага, Кузя, как десятки и сотни других.
- А все-таки Слобода со всей ротой в ногу шагает! - сказал перед отбоем в курилке Кузя и как-то особенно вкусно и смачно затянулся махоркой.
Он всегда так вкусно и смачно затягивался, когда у него было хорошее настроение.
Глава 2
Первая рота спала крепко, видела сладкие сны. Как же еще спать, когда намаялись до чертиков? Какие же еще видеть сны, если тебе двадцать, и то, почитай, неполных?
Самый сладкий сон снился, конечно, Слободкину. Он тогда пошутил, что видел сон "по уставу", а сегодня именно такой ему и пригрезился. Будто подошел к бомбовому люку, оттолкнул локтями всех своих "опекунов", посмотрел, не стоит ли кто за спиной, и, убедившись в том, что ни одно колено в него не нацелено, ринулся в разверстую пасть люка, перепуганный насмерть и торжествующий...
Когда он проснулся, у него было такое ощущение, что сон продолжается, - вся рота только и говорила о прыжке Слободкина. Как отстранил всех от себя, как оглянулся, как бросился в люк и рванул кольцо...
Рота тем воскресным утром проснулась задолго до семи, без всякой команды дневального. И все Слободкин был виноват, его вчерашний прыжок.
Слобода, счастливый, лежал на койке и принимал поздравления.
- Ты, чертяка, весь мир потряс! Весь мир и старшину нашего Брагу Ивана Федоровича, - подвел итог поздравлениям Кузя. - Надо бы выпить по этому случаю, да вот беда - нет ни чарки, ни горилки, - подлаживаясь под украинский говорок Браги, продолжал Кузя. - Ну, так и быть, получай пол-литра из моего энзе.
Под дружеский хохот всей роты Кузя достал из тумбочки флакон тройного одеколона, вылил содержимое в алюминиевую кружку, разбавил водой из бачка и с торжествующим видом, шлепая босыми ногами, подошел к Слободкину.
- Пей, Слобода, мировой коньяк "десантино". Пей, но не напивайся, один глоток, остальное - по кругу.
Слободкин отхлебнул, закашлялся, передал кружку соседу по койке.
- Экономь, братцы, горючее! - покрикивал Кузя.
Шутки шутками, а немало глотков оказалось в той кружке. Добралась она и до дневального, когда тот уже приготовился крикнуть: "Подъем!"
- Символически, - успокаивал дневального Кузя, - сами понимаем: на посту нельзя.
Дневальный увертывался от ребят, хотя по всему было видно - и ему страсть как охота разделить всеобщее торжество.
Когда уже вся рота, дурачась, пела "Шумел камыш...", в казарму вошел Поборцев. Но он не рассердился при виде такого зрелища. Подсел на край койки Слободкина и сказал:
- Поздравляю. Примите и мой подарок: через две недели в субботу увольняетесь в город на целые сутки. Довольны?
- Спасибо, - совсем не по уставу ответил Слободкин.
Давно у Слободкина не было такого праздника, как сегодня. Весь день он писал письма и балагурил с приятелями. Напишет письмецо - и к друзьям в курилку. Покурит, почистит и без того до блеска надраенные сапоги, поговорит о том о
