Эрих Керн - Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941–1945
В полдень мы обнаружили, что узкая сельская дорога, по которой мы следовали, выводила нас прямехонько к цели – Северному шоссе. Теперь мы уже двигались вслед за бронемашинами передового батальона дивизии – верный признак назревавших событий. Между тем мы все ехали и ехали. Временами мы слышали выстрелы одиночных снайперов, но никто и не помышлял останавливаться: время было слишком дорого. Всем была уже известна наша главная задача. Танки 1-й танковой группы фон Клейста остановились в нескольких километрах от Киева, не имея горючего и располагая лишь скудными остатками продовольствия и боеприпасов. Русские уже замыкали кольцо, и наши бронированные машины оказались в западне. Добраться до них транспорту с горючим и другими необходимыми материалами было невозможно: противник удерживал в своих руках главную магистраль. Нам предстояло разблокировать ее и позволить танковым частям вермахта вновь обрести дыхание. А потому мы неудержимо стремились вперед. В четыре часа утра мы пересекли старую советскую границу (до 17 сентября 1939 г. – Ред.). Позже этим же утром мы подверглись первым вражеским воздушным налетам – каждый раз тридцати – сорока самолетов. Наши потери – двое убитых и несколько раненых. Ближе к закату у деревни Романовки мы вступили в ожесточенную схватку с упорно сопротивлявшимся противником и в конце концов вынудили его отступить. Лично я в этом бою не участвовал.
В тот же вечер мы остановились в крупном колхозе. Значительную часть принадлежавшего колхозу скота перестреляли отступавшие советские войска. И здесь я впервые имел возможность поговорить с человеком немецкой национальности, проживавшим за пределами германского рейха.
– Есть ли кто-нибудь из вас из Пфальца? – спросила молодая женщина, угощавшая нас молоком и медом.
К сожалению, среди нас не оказалось никого из тех мест. По словам женщины, ее предки переехали сюда из Рейнланд-Пфальца.
Мы поинтересовались у женщины условиями ее жизни.
– Условия жизни? – переспросила она устало. – До 1928 года мы вполне сводили концы с концами… А потом? Моего отца расстреляли: он был против колхозов… Быть может, ему больше следовало думать о семье. Но он постоянно повторял: мы заплатили за наш участок земли деньгами и собственным потом, и никто не имеет права отнимать его у нас. Его расстреляли, как саботажника и контрреволюционера. Обоих моих братьев осудили на десять лет, и мы с тех пор ничего о них не знаем… Правда, Георг, младшенький, написал однажды из Иркутска, но с тех пор – ни весточки. Мама с горя лишилась рассудка и повесилась. Моего мужа Ганса месяц назад мобилизовали на рытье окопов. Хотелось бы знать, увижу ли я его когда-нибудь снова… Что-то не верится… И вот я осталась одна с тремя детьми.
Трое маленьких ребятишек, две девочки и мальчик, робко держались за юбку матери. Мы в крайнем недоумении переглядывались. Нас сильнее всего поразил тот факт, что женщина говорила о своих бедах как о чем-то обыденном, само собой разумеющимся, будто рассказывала обычные деревенские новости.
Потом заговорил старик украинец. Во время Первой мировой войны он попал в австрийский плен и немного говорил по-немецки.
– Вы не должны думать, что страдали только фольксдойче, – сказал он на ломаном немецком языке. – Я был осужден на пять лет тюремного заключения за то, что дважды опоздал на работу. У меня не было часов, и жил я далеко от колхоза. А моего брата расстреляли.
Тон его был таким же обыденным, почти безучастным.
– Но вы говорите об этом так, словно обсуждаете погоду или виды на урожай, – не удержался я. – Вы говорите об ужасных вещах, будто…
– А вы знаете, что это такое – жить постоянно рядом со смертью? – горько улыбнулся старик. – Ничто не бывает таким страшным, как кажется на первый взгляд.
Мы ничего не ответили. Беседа на этом закончилась. А следующим утром опять в дорогу, через обширные леса, плодородные поля, протяженные болота, все глубже и глубже в эти бескрайние просторы чужой страны. Разрушенные мосты заставляли нас искать объезды, но мы строго держались взятого курса. Наконец 11 июля мы достигли цели – широкой благоустроенной дороги. Передовые роты развернулись в боевые порядки вдоль нее, заняв позиции среди кустов и небольших возвышенностей. Впереди рассредоточились штурмовые орудия.
Около девяти часов на дорогу вышел немецкий унтер-офицер, без пилотки и ремня, но с «парабеллумом» в руке. Стерев кровь с лица, он сообщил следующее. Мотоциклетный батальон вермахта уже в течение трех дней находится в окружении в деревне Соколово, в двух километрах к северу от главной дороги. Унтер-офицера послали оттуда, чтобы он вызвал подмогу, и он всю ночь полз через места расположения советских войск. Под конец его все же заметили и обстреляли, но ему чудом удалось уцелеть и пробиться к своим.
Через несколько минут штурмовые орудия с десантом на броне уже катили в сторону Соколова.
Вскоре открыло огонь противотанковое орудие противника. Первым же выстрелом была подожжена головная самоходка, вспыхнувшая ярким пламенем. Второму штурмовому орудию повезло больше, и оно успело уничтожить противотанковую пушку. На въезде в деревню мы попали под интенсивный вражеский огонь. Пехота, спрыгнув с брони, тотчас же заняла позицию в придорожной канаве. Прижимаясь к земле, я смотрел в том направлении, откуда велась стрельба. Штурмовые орудия беспорядочно палили куда попало. Внезапно я увидел голову в чердачном окне дома напротив и встретился взглядом с русским солдатом, устанавливающим пулемет для стрельбы по цепи немецких солдат, лежавших в неглубокой выемке в тридцати метрах позади меня. Я поднял винтовку и прицелился. До дома было не более десяти метров.
Как только русский солдат поднял пулемет, я нажал на спусковой крючок и увидел кровь, заструившуюся из его лба. Я неподвижно лежал на месте, не в состоянии пошевелиться. Солдаты вокруг меня, поднявшись из укрытий, бросились через дорогу в дом напротив.
– Ты в порядке? – крикнул один из них, пробегая мимо и толкнув меня.
Я встал, дрожа всем телом и отирая со лба холодный пот, колени подгибались. Я только что убил человека, и впервые – так хладнокровно и преднамеренно.
Последующие несколько минут казались мне сном. Я видел себя бежавшим вместе с другими по деревенской улице; справа катилась самоходка, стреляя из орудия и пулеметов. Затем я смотрел в светившиеся радостью потные, чумазые лица, десятки рук, тянущихся ко мне. Стройный, элегантный офицер в безукоризненной форме, резко выделявшийся из своего окружения, рывком втащил меня в укрытие.
– Я убил человека, – с трудом проговорил я и тут же взял себя в руки.
