Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата
Я побывал в Берлине, проехал по Рейну и застрял на некоторое время в Париже. Выбравшись из стен петербургской канцелярии, я не явился, не будучи к этому вынужден службой, в наше посольство в Париже. Оговариваюсь, впрочем, что за всю мою службу это был единственный случай, когда я избежал лишней встречи со своими заграничными коллегами. При всех последующих передвижениях я всегда заходил в наше местное посольство, миссию или консульство и обычно встречал предупредительный прием, который, впрочем, делался все теплее по мере моего продвижения по иерархической лестнице. Не могу не сделать здесь небольшого отступления.
Во время войны и далее до нее много нареканий вызывал неприветливый и подчас грубый прием со стороны наших заграничных дипломатических и консульских чиновников. Один из моих коллег, шутя, предлагал выпустить отдельной брошюрой, подобно изданиям военной пропаганды "Немецкие зверства", книжку "Консульские ззерства". Это обвинение не вполне справедливо. Лишь меньшинство наших заграничных чиновников, но именно в больших центрах, принимало всякого посетителя, как "собаку в кегельной игре", памятуя, быть может, изречение известного нашего посла в Лондоне Бруннова, что "каждая просьба соотечественника разрешается отказом". Зато другие вменяли себе в обязанность если не всегда удовлетворять просьбы обращавшихся к ним, то во всяком случае любезно принимать их, не делая из необходимого посещения русского посольства или консульства своего рода наказания. Одним из других обвинений, часто предъявляемых нашим представителям за границей, было то, что большинство наших дипломатов настолько подчинялись атмосфере страны, в которой они пребывали, что становились англичанами в Англии, французами во Франции и т.п. Забавной иллюстрацией этого было наблюдение за моим коллегой, которого я встретил в Париже. Он ездил как дипломатический курьер по Западной Европе и должен был после Парижа отвезти почту в Лондон. Когда он вернулся оттуда, его было трудно узнать. Он перестал говорить членораздельно, цедил сквозь зубы и т.д., чем доставил нам, нескольким его товарищам, находившимся в Париже, немалое удовольствие. Мы его осмеяли, но, по-видимому, не исправили.
Париж 90-х годов XIX столетия имел совершенно иной вид, чем в настоящее время. Только бульвары были освещены электрическими свечами Яблочкова, которые нестерпимо мерцали. На большинстве же улиц горели газовые фонари, и поэтому было в достаточной степени темно. Автомобили были еще неизвестны. Это, по мнению многих парижан, лишь в зрелом возрасте ознакомившихся с новым способом передвижения, придавало особую красоту Елисейским полям и Булонскому лесу. Осмотрев добросовестно все парижские музеи и достопримечательности, я запасся билетом прямого сообщения Париж - Шанхай. Это мне обошлось в 1550 франков (приблизительно 600 рублей). За эти деньги я получил билеты первого класса на переезд через Атлантический и Тихий океаны с полным продовольствием и билет со спальным местом из Нью-Йорка в Ванкувер. К этому времени канадская трансконтинентальная дорога была только что отстроена, и компания Кука предоставляла особо льготные условия проезда. К тому же мною впервые удачно был использован дипломатический паспорт: я заплатил за билеты на 300 франков меньше.
На трансатлантический пароход (я выбрал американскую линию, чтобы сразу перейти на английский язык) я должен был сесть в Саутгемптоне. В Англию выехал с расчетом пробыть в Лондоне около недели. Приехал туда, помнится, в субботу и, остановившись в довольно мрачной гостинице Гровенор-отель при станции Виктория, почувствовал такую скуку, что чуть не сбежал обратно еще на несколько дней в Париж. Лондон, особенно в воскресные и предвоскресные дни, был особенно мрачен: все театры закрыты, электрического освещения еще не было, и я положительно не знал, куда деваться. Переборов себя, я все же остался в Лондоне, стал осматривать музеи и бывать по вечерам в театрах. В конце концов я не выдержал и отправился в наше посольство. В его канцелярии я застал двух секретарей. Посол, в то время барон Стааль, и советник, кажется, Хрептович-Бутенев (будущий посланник в Мюнхене), отсутствовали. Меня любезно встретил второй секретарь Н.Н. Булацель и сразу засадил писать цифры для какой-то шифрованной телеграммы. Этим я был, впрочем, доволен, так как работа заполнила мое утро. Пришедший вскоре первый секретарь АН. Крупенский (будущий посол в Риме), однако, был почему-то рассержен тем, что меня привлекли к работе; он бестактно, в моем присутствии, сделал выговор своему коллеге. После окончания занятий Булацель пригласил меня завтракать с ним в Сен-Джемский клуб, где собирались все иностранные дипломаты. Затем он повез меня в один из спортивных клубов Лондона. Там мне пришлось в первый и последний раз видеть особый вид тенниса, столь известного в XVIII веке, - "же де пом" ("jeu de paume"). Играют в эту игру в закрытом помещении, и притом меньшими мячами и ракетками, чем в столь распространенном лаун-теннисе, причем мячи отражаются стеной. Как тот, так и другой клубы произвели на меня впечатление своей необыкновенной роскошью.
Вернусь к первой встрече со своими русскими коллегами за границей. Во время моей последующей службы мне пришлось довольно часто встречаться и с Крупенским, и с Булацелем. С первым у нас навсегда остались натянутые отношения, а со вторым, наоборот, - наилучшие. Упомяну и о впечатлении от помещений, которые занимали наши бывшие посольства в Европе. Мне пришлось побывать во всех из них. Большая часть зданий посольств была повсюду занята приемными залами, отличавшимися иногда большой роскошью, канцелярии же неизменно находились или в мезонинах, или, как в Париже, в антресолях, и доступ к ним был возможен лишь по узким боковым лестницам. Уже одно это производило на рядового посетителя, не попадавшего никуда далее канцелярии, неблагоприятное впечатление. Между прочим, в Париже высота комнат в канцелярии была настолько незначительна, что одному из секретарей, пробывшему там 12 лет, пришло в голову написать на потолке ряд весьма грустных размышлений о своей судьбе.
В Саутгемптоне я попал на один из лучших в то время пароходов - "Нью-Йорк". У него было лишь 10 тысяч тонн водоизмещения. Он, таким образом, был раза в четыре меньше нынешних гигантов, но переезд через Атлантический океан совершался на нем почти в тот же срок, что и теперь. На этом пароходе мало чувствовалась качка, от которой я сильно страдал при получасовом переезде из Кале в Дувр. Пассажиров первого класса на пароходе было триста человек. В их списке я был отмечен как второй секретарь русской миссии в Пекине. Это повлекло за собой приглашение меня за "дипломатический стол". В результате мне довелось познакомиться и ежедневно беседовать с рядом интересных лиц; я считаю, что еще до прибытия в Пекин это и было настоящим началом моей дипломатической службы. Главная задача последней - установление непрерывного контакта с внешним миром, из чего уже вытекают другие две задачи: правильное осведомление своего правительства и создание для него благоприятной атмосферы за границей. Лишь на четвертом месте стоит задача вести те или другие переговоры согласно инструкциям своего правительства. Только при выполнении первых трех задач дипломат оправдывает свое призвание и не ограничивается ролью "почтового ящика", т.е. просто передаточной инстанции. На первых порах для меня некоторым затруднением было недостаточное знание английского языка, что совершенно необходимо, как только оставляешь пределы Европы. Но взятое на себя обязательство - принудительный разговор исключительно по-английски в течение почти четырехнедельного путешествия из Саутгемптона в Шанхай - дало вполне удовлетворительный результат. В Китае, где я также говорил почти всегда по-английски, я уже владел языком свободно.
