Гарольд Лэмб - Сулейман Великолепный. Величайший султан Османской империи. 1520-1566
Эти шпионы наблюдали издали похороны умершего султана. Сулейман и Пири-паша выехали за ворота встретить похоронную процессию и затем спешились, чтобы пойти рядом с военачальниками, несшими гроб с покойником. Но всего лишь несколько человек поднялись на замусоренный холм, где разожгли костры, чтобы отгонять злых духов, извлекли из гроба завернутое в саван тело покойного и опустили его в яму. Так предписывал древний обычай.
Сулейман произнес ритуальную фразу:
– Пусть построят гробницу вместе с мечетью. При мечети должны быть больница для хворых и приют для паломников. – Затем добавил слова, не требовавшиеся ритуалом:
– И пусть будет построена школа.
А как только Сулейман умолк, вздрогнувший от неожиданности секретарь уточнил:
– Где?
Сулейман осмотрел холм. Недалеко от него стоял каркас византийского дворца, занятый несколькими семьями кочевников. Его гранитные камни и мраморные колонны послужат великолепным строительным материалом для гробницы и мечети Селима, а кочевники пусть перебираются куда хотят. – Здесь, – ответил он.
Затем, согласно тому же обычаю, процессия всадников выехала за городскую стену к шишковатым кипарисам, окружавшим гробницу святого воина Аюба. Здесь всадников ожидал белобородый старец, одетый как бродяга, но державший в руке короткий кривой клинок с серебряной рукояткой, сияющий драгоценными камнями. Старец был главой дервишеского ордена Мавлави, святого братства, поддерживавшего Османов с самого начала их правления. Клинок считался символическим оружием Дома Османов, которое, взяв однажды, не следовало бросать.
Схватив Сулеймана за руку, глава дервишей повел его на возвышение, откуда наследника могла видеть толпа. А там громким голосом объявил:
– Аллах пожелал, чтобы султаном стал Сулейман, глава Дома Османов. – Повязывая на талии Сулеймана пояс с мечом, глава ордена предостерегающе заметил:
– Мы, исстари приверженные вере, вручаем тебе ключи от откровения. Следуй его указаниям, иначе тебя ожидает крах.
Немногие слушатели могли понять эти слова. Они видели только, что Сулейман принял меч, который возложил на него ответственность за подданных Османской империи. А кто может вести вождя, кроме его собственного разума? Чем еще руководствовался султан Угрюмый, кроме своего разума, когда завоевывал мечом обширные земли? С этого момента Сулейман принял бремя ответственности за служение своему народу.
Следуя позади нового султана назад в Константинополь, визирь Пири-паша почувствовал себя свободным от обязательств султану Угрюмому. Отныне преемник Селима принят армией и народом. Даже если ему, визирю, теперь удастся удалиться в свой сад у Босфора, его душа будет спокойна.
Он уже успел дать необходимый совет новому султану, потому что успел заметить его готовность прислушиваться к советам. Первое дело, как и первая музыкальная нота, очень важно. Визирь намекнул, что оно должно стать актом милосердия. Некоторое время назад без всякой причины была брошена в тюрьму группа египетских торговцев, только потому, что они прогневали Селима…
Сулейман тут же приказал освободить их без денежного залога. Ему было приятно произносить слова такого приказа. Затем, наблюдая за стражей у ворот дворца, он вспомнил, что обещал вручить в свое время янычарам подарки, и решил сделать это побыстрее. Окружение уже заметило, что Сулейман долго и молчаливо вынашивал решения, но действовал быстро, как будто импровизировал. Янычары из его собственной охраны получили те же суммы денег, что выдавал Селим, не больше и не меньше. Однако им подарили определенные суммы и другие сановники, таким образом выплаты им увеличились.
По лицам охранников Сулейман не мог определить, довольны они подарками или разочарованы. Атлеты в голубой форме неподвижно стояли на своих постах. Только зрачки их глаз двигались под серыми шапками дервишей. Это были личные охранники султана, обязанные следовать за ним, куда бы он ни пошел, не жалея своих жизней. Однако сам Сулейман помнил, как янычары отвернулись от Баязида.
После заката, когда зажглись масляные лампы, Сулейман слушал молитвы. Он сидел в одиночестве на старинном ковре, застилавшем пол внутренней галереи мечети, над тысячами склонившихся в молитве голов. Маленькие огоньки масляных ламп не могли хорошо осветить помещение мечети, построенное еще его дедом.
Напротив Сулеймана за кафедрой стоял необычный проповедник, державший в одной руке ятаган, а в другой – Коран. Когда имам резко возвышал голос, с купола мечети над головой доносилось слабое эхо. Голос и эхо в унисон произносили:
– Да будет милостив Аллах, всемилостивейший и милосердный, к султану султанов, правителю правителей, тени Аллаха на земле, господину двух миров, господину Белого и Черного морей… султану Сулейман-хану, сыну султана Селим-хана.
Итак, его имя было упомянуто в молитве. Теперь он был признанным султаном.
Еще до того, как умолкло эхо, его неподвижное тело пронзил импульс страха. Он один высоко вознесся над другими. Согласно своему титулу, стал главой янычар, среди которых не имел ни одного друга. Стал вождем народа, который был сформирован его предками, их разумом, волей и доблестью. Однако что представляет собой турецкий народ на самом деле, помимо того что сотни тысяч людей разного рода собрались на какое-то время в пределах большой территории земли, чтобы повиноваться его приказам?
Более того, Сулейман был назван главой ислама – тенью всемогущего Аллаха, о котором он знал меньше, чем проповедник, стоявший за кафедрой напротив него. Последний звук эха замер в воздухе. А ведь на самом деле он, Сулейман, не более чем сын Селим-хана…
Через несколько дней венецианцы во дворце Балио, расположенным за голубыми водами бухты Золотой Рог, ознакомились с донесениями своих шпионов, дали оценку и прогноз того, как может повлиять правление нового султана на европейские дела.
Бартоломео Контарини писал: «Ему не более двадцати пяти лет. Он высок и жилист, у него длинная шея, лицо худощаво и очень бледно. На лице – некое подобие усов. Он весьма обходителен. Имеется в виду, что он умный господин, учитывая его образованность. Люди разных сословий ждут от его правления блага».
Такого рода донесения были отправлены в обеспокоенную Синьору Венецию с первой же быстроходной галерой, вышедшей из бухты Золотой Рог.
Осенью 1520 года от Рождества Христова гонцы с мешками этих донесений поспешили в Рим. Молодой папа – Лев X, подлинное имя которого было Джованни де Медичи, вознес благодарность Богу за то, что турецкий террор приостановился, если не прекратился вовсе, потому что султан османских турок, который, подобно вспышке молнии, пронесся над Азией и вторгнулся в Европу, умер, не причинив ей больше вреда. Разве он не был фанатичным приверженцем пророка Мухаммеда?
