Александр Яковлев - Омут памяти
Задаю себе и другой вопрос: а повторил бы ты все это? Не знаю. Наверное, да. Скорее да!
Но я не ожидал всех сложностей предстоящего процесса. Не сразу пришло понимание, что воплощение демократии в жизнь реальной России потребует колоссальных и длительных усилий. Угнетенное сознание, бесправие и нищета, бескультурье и разгильдяйство, российские просторы и бездорожье, политические ухабы, болота и кручи — все это вместе лежало на пути Реформации.
Еще задолго до Перестройки, мечтая о будущем страны, я рисовал в своей голове разного рода картины — одна красивее другой. Я был убежден, что стоит только вернуть народу России свободу, как он проснется и возвысится, начнет обустраивать свою жизнь так, как ему потребно. Все это оказалось блаженной романтикой. В жизни все получилось во многом по-другому.
Пожалуй, только интеллигенция оценила свободу творчества по достоинству, да и то не вся. Бывшие приближенные к большевикам «творцы» до сих пор ведут остервенелую борьбу с демократией, ибо она отняла у них власть. Впрочем, наша интеллигенция буквально изувечена прошлым. Все XX столетие она металась из стороны в сторону. В том числе и во времена Перестройки. В этой среде не только власть пела свои гнусавые песни, но угнетала и сама обстановка, далекая от высоких принципов нравственности.
Что же касается основной массы людей, то она как бы и не заметила, что стала свободной. Возможно, из-за въевшейся психологии нищенства и тысячелетнего рабства. Иными словами, свобода так и не стала ведущим стержнем образа жизни, не обрела статус национальной идеи.
Большевизм лицемерен, двуличен и лжив, он безмерно угрюм и упорен, а потому исторически туп. Но тем не менее прямолинейная борьба с ним, как я уже подчеркивал, была обречена в те годы на провал. Лобовые атаки смотрелись бы этически чистыми, благородными, но скорее в какой-то мере эмоциональными, чем разумными, и даже эгоистичными, рассчитанными на аплодисменты да на славу гонимого.
Обстановка диктовала лукавство. Приходилось о чем-то умалчивать, изворачиваться, но добиваться при этом целей, которые в «чистой» борьбе скорее всего закончились бы тюрьмой, лагерем, смертью, вечной славой и вечным проклятием. Конечно, нравственный конфликт здесь очевиден, но, увы, так было. Надо же кому-то и в огне побывать, и дерьмом умыться. Без этого в России реформы не проходят.
Михаил Сергеевич, видимо по доносам КГБ, заподозрил меня в свое время в том, что я «затеял свою игру». Увы, нет. А надо было! На самом деле (теперь-то я часто об этом думаю) я сам снимал свою кандидатуру с голосований на посты президента страны, председателя Президиума Верховного Совета, председателя компартии, его заместителя, члена Политбюро. Мне недостало мужества уйти с XXVIII съезда КПСС, чтобы организовать партию, отвечающую требованиям времени. Возможно, и не избрали бы меня на все эти посты, а я со своим обостренным самолюбием боялся именно этого. Но проверить-то политическую температуру надо было. Тут я не Вижу для себя оправданий.
Как говорил Гегель: «Мужество выше скорбного терпения, ибо мужество, пусть оно окажется побежденным, предвидит эту возможность». Так уж получилось со многими из нас, мы предпочли скорбное терпение мужеству. Мужеству совершать поступки.
Я верил, что Михаил Сергеевич знает «политическую арифметику» лучше меня, на что-то рассчитывает, чего я еще не успел увидеть и осознать. Надо признаться и в том, что меня приводила в ужас неизбежность грязной борьбы за власть, в случае если «начать свою игру».
Никто не знает, кому дано подойти ближе к истине, преодолевая себя, а кому остается только копаться в воспоминаниях да еще ныть об упущенных возможностях.
Кстати, я занимался в Политбюро печатью, информацией, культурой, наукой, международными делами. И здесь изменилось многое. Страна встала на путь демократии. Именно это и продолжает злить бесовское племя большевиков, особенно из сталинского зверинца спецслужб. Не трогают же они тех, кто нес ответственность за экономические преобразования, окончившиеся крахом. Например, Лигачева, Никонова, Маслюкова, Рыжкова и других — пониже рангом. Впрочем, может быть, потому и не трогают.
Сегодня всех нас тревожит многое, очень многое… И все-таки 1956, 1985, 1991, 1993 годы состоялись. Их не отменишь. Михаил Горбачев и Борис Ельцин уже на пенсии. У власти новый президент — Владимир Путин.
Как быстро и как медленно течет время. Собьемся с пути — это будет трагедией для нашего народа, для всего мира, взаимозависимого, но все еще не осознавшего полностью своего единства, еще не готового к глобализации всемирной жизни.
То, что произошло в Советском Союзе, было продиктовано ходом истории, осуждать которую, как известно, бессмысленное и достаточно пошлое занятие. Но, вдохнув глоток свободы, многие из нас с ужасом обнаружили, что свободы для мудрости оказалось куда меньше, чем свободы для глупости. Что свобода необузданных страстей и безответственных действий заявила о себе куда громче и даже эффективнее, нежели свобода благоразумия.
Режим горбачевской Перестройки — арьергард умирающей номенклатуры. Ельцинский — пестрая смесь старой и новой. В этом авангарде немало лиц, успевших развернуться на сто восемьдесят градусов. Но немало и новых, некоторые из них с либеральными взглядами. И хочется верить, что они выведут страну на главную магистраль прогресса, имя которой социальный либерализм.
В этой книге наряду с общими размышлениями, разумеется, будут и воспоминания, и характеристики событий, связанных с моей деятельностью во время Перестройки. Не собираюсь здесь спорить с некоторыми утверждениями моих оппонентов и коллег, не имеющих фактической основы. Это было бы соблазнительно, но не имеет смысла. Меня гораздо больше интересуют две основные проблемы.
Первая — почему Россия впала в безумие, именуемое большевизмом?
Вторая — какие исторические и психологические факторы сделали возможным переход страны к демократии через Перестройку?
Уверен, что без осмысления духовного, экономического и политического наследия, определившего столь тяжкую судьбу России, ее боль и жертвенность, ее грехи и великие прозрения, невозможно понять ни истоки социальной болезни России, ни сегодняшние причуды жизни, связанные с демократическим выбором страны.
На беду нашу, нас еще не озарило понимание, что без избавления от идеологии и практики большевизма Россия не может рассчитывать на сегодняшнее и грядущее исцеление.
Но что поделаешь, времена не выбирают, в них живут и умирают. И то правда — не выбирают. Но если бы у меня появилась возможность такого выбора, я никогда бы не поменял великое время свободы в России ни на какое другое.
