Алексей Карпов - Юрий Долгорукий
В нашествие 1093 года Чернигов не пострадал. Однако злоключения Владимира еще далеко не закончились. Права на Чернигов предъявил его двоюродный брат и прежний союзник и друг князь Олег Святославич. Чернигов был городом его отца, и Олег не в первый раз пытался захватить его силой, отстаивая свое право на владение «отчиной». Летом 1094 года князь Олег Святославич начал войну за Чернигов, вновь — уже в третий раз за шестнадцать лет — «наведя» на Русь половцев.
И Владимир опять уступил. По его собственным словам, добровольно ушел из Чернигова после восьмидневной осады города: «съжаливъси хрестьяных душъ, и сел горящих, и манастырь». Позднее он образно вспоминал о том, как в самый день памяти горячо почитаемого им святого Бориса (24 июля) с небольшой дружиной, с женами и детьми, вышел из Чернигова и вынужден был ехать сквозь половецкие полки, ожидавшие поживы; «и облизахутся на нас, акы волци… [и] Бог и святыи Борис не да им мене в користь, неврежени доидохом Переяславлю».
Казалось бы, вот еще одно жестокое поражение Мономаха — поражение и военное, и политическое, и моральное. Но, удивительное дело, в итоге Владимир выиграет, а не проиграет. Признав отчинные права Олега на Чернигов, он укрепился в Переяславле — городе, в котором ему предстояло княжить в течение девятнадцати лет, до перехода на княжение в Киев в 1113 году. Главное же заключалось в том, что он уступил не силе (хотя и силе тоже), но праву, и тем самым избавился от возможных упреков в несправедливом владении тем или иным княжеским столом. Именно эта его моральная безупречность и сделает его в определенном смысле неуязвимым в политическом отношении и принесет ему вполне ощутимые дивиденды.
Первые годы переяславского княжения Владимира Мономаха оказались особенно трудными из-за голода и постоянных половецких нападений. После стугнинской катастрофы и гибели брата Владимир, кажется, изменил свое отношение к половцам и стал сторонником более решительных действий против них. Переломным стало событие, произошедшее в феврале 1096 года, на второй год его пребывания в Переяславле, когда сюда для мирных переговоров с князем явились два половецких военачальника — Итларь и Кытан. Дружина уговорила князя напасть на половцев и убить их. И вопреки своим первоначальным намерениям, поддавшись на уговоры и подавив голос собственной совести, Владимир решился нарушить им же данное слово. Впрочем, летописец сумел найти весомый аргумент для того, чтобы оправдать князя. «Нету ти в том греха, — передает он слова, обращенные к Владимиру дружиной, — да они всегда к тобе ходяче роте (то есть дав клятву. — А.К.) губять землю Русьскую и кровь хрестьянску проливают бесперестани». Так интересы Русской земли и «христианского рода» перевесили в глазах Владимира все прочие аргументы, в том числе его же крестное целование.
Убийство послов стало прологом к успешному походу на половцев, который Владимир совершил совместно со Святополком в конце февраля — марте 1096 года. Князья выступили за Голтав (город и река в Переяславской земле) и подвергли опустошению половецкие становища (вежи): «и взяста веже, [и] полониша скоты, и коне, вельблуды, и челядь, и приведоста и в землю свою». Это первый отмеченный летописью успех русских после стугнинской катастрофы. По крайней мере три его составляющие будут приносить победы русским князьям и впоследствии, во время русско-половецких войн в XII веке. Это, во-первых, согласованные действия князей, во-вторых, их наступательный, а не оборонительный характер, перенесение войны в Половецкую степь и, в-третьих, удачный выбор времени года для начала похода: как оказалось, именно в конце зимы — весной половецкие вежи были наиболее уязвимы из-за отсутствия кормов для лошадей. Так первый совместный успех Владимира и Святополка предопределил их будущие победы.
Но победы эти пришли не сразу. Половецкие нашествия 90-х годов XI века были оборотной стороной княжеских усобиц, раздиравших Русскую землю, когда князья, по выражению автора позднейшего «Слова о полку Игореве», «мечем крамолу коваше и стрелы по земли сеяше». Автор «Слова» писал так о князе Олеге Святославиче — «Гориславиче», как он его называл, — но слова его могут быть отнесены к большинству князей того времени, не исключая самого Мономаха. Начиная в 1096 году войну с Олегом в союзе с киевским князем Святополком Изяславичем, Владимир Мономах, по всей вероятности, думал не только о том, чтобы отомстить Олегу за его дружбу с «погаными» (Олег укрыл у себя и отказался выдать князьям сына убитого Мономахом Итларя), но и о возвращении отнятого у него Чернигова. Война эта, как мы уже знаем, закончилась победой Мономаха и Святополка, выгнавших-таки Олега из Чернигова и вынудивших его сдаться. Но она слишком дорого стоила Руси. В то время как князья осаждали Олега в Стародубе в мае-июне 1096 года, их собственные города подверглись опустошительному нашествию половцев: дважды были разорены окрестности Переяславля; половецкий хан Боняк едва не захватил Киев — половцы сожгли ближние к Киеву монастыри, в том числе Печерский, а также княжеский двор Всеволода Ярославича на Выдубицком холме; сотни киевлян были уведены в плен. Да и Олег не счел себя побежденным и начал новую войну — с сыновьями Мономаха. О результатах этой войны — гибели Изяслава Владимировича под Муромом и победе Мстислава и Вячеслава у Суздаля — мы уже знаем.
Любечский съезд князей осенью 1097 года положил конец войне. Князья признали неприкосновенность «отчинных» владений; Владимиру достались «отчий» Переяславль, города Северо-Восточной Руси, а также Смоленск.
Как оценить итоги съезда лично для Владимира Мономаха? На этот вопрос трудно ответить однозначно. В соответствии с принятыми на съезде договоренностями Владимир Мономах окончательно утрачивал всякие права на Чернигов, который признавался совместным владением князей Святославичей, прежде всего двух старших — Давыда и Олега; третий их брат, Ярослав, получил Муром, также признанный «отчиной» Святославичей, (Отныне у Олега и Давыда будет одна волость на двоих, причем имя Олега всегда будет следовать после имени его брата. Это можно расценивать как его личное поражение, как следствие неудачной для него войны с Мономахом. Но бескомпромиссная борьба Олега за Чернигов принесла ощутимые плоды: отныне этот город будет навсегда закреплен за черниговскими князьями — потомками Олега и Давыда.) Более того, в соответствии с любечскими установлениями Владимир Мономах не мог претендовать и на Киев, который провозглашен был «отчиной» Святополка Изяславича.
Означало ли это ущемление интересов Владимира Мономаха? Внешне все выглядит именно так. Но если учесть, что съезд был созван по инициативе самого Мономаха, что он находился на гребне своих политических и военных успехов и только что одержал решительную победу над своим самым сильным и самым последовательным противником, то принятые в Любече решения предстают в ином свете. Принцип «отчинности» и разделения волостей между князьями обосновывался в Любече необходимостью прекращения княжеских усобиц и защитой Русской земли от половецких набегов. («Почто губим Русьскую землю, сами на ся котору деюще? — говорили князья друг другу. — А половци землю нашю несуть розно и ради суть, оже межю нами рати. Да ноне отселе имемся в едино сердце и блюдем Рускые земли…») Но именно это Владимир и провозглашал в качестве своей главной политической цели; именно об этом он и писал в своем знаменитом письме Олегу, предлагая ему мир. Княживший в Переяславле, на самой границе Русской земли и Степи, он отчетливее, чем кто бы то ни было из русских князей, осознавал пагубность княжеских раздоров и более других был заинтересован в совместной борьбе с половцами.
