Нелли Гореславская - Иосиф Сталин. Отец народов и его дети
– Послушай, девочка, я хочу с тобой поговорить, – вдруг обратился он ко мне. – Ты давно к нам забегаешь, мы давно тебя наблюдаем, и ты нам очень нравишься. Ты хочешь пойти к нам работать?
Это был шок. Меня, провинциальную девчонку, еще студентку, еще никак себя не проявившую на ниве современной журналистики, спрашивают, хочу ли я пойти работать в самую популярную и известную газету страны? Уж не сон ли мне снится? Может ли быть такое наяву? Или меня разыгрывают? Слава Богу, за годы учебы в МГУ я уже поняла, что творческие люди большие любители розыгрышей. Как же это выяснить? И я попыталась сделать робкую попытку.
– Да, конечно, – пролепетала я. – Но вы же не знаете, подхожу ли я вам. Может быть, вам не понравится, как я пишу…
– Для нас это и не важно, – со снисходительным высокомерием прервал меня мой собеседник. – Писать у нас есть кому. Для нас важно, чтобы человек был «наш».
Я вытаращила глаза. Вот уж не догадывалась, что при поступлении на работу в такую газету будут не важны профессиональные навыки и способности.
– А лакмусовая бумажка, – продолжал заведующий отделом комсомольской жизни, – отношение к Сталину. Так как ты относишься к Сталину?
Мне очень хотелось работать в «Комсомолке». Но я не была «их» человеком, как-то сразу я это поняла. И врать не умела, да и не хотелось. Поэтому постаралась ответить обтекаемо, хотя вполне честно.
– Я пока не определилась. Ведь в ту эпоху было много всего, и хорошего и плохого.
– Что?! – голос моего собеседника взвился, зазвенев от «праведного гнева». – Двадцать миллионов расстрелянных и погибших в лагерях, а она не определилась?! Да у тебя, дорогая, нет элементарного нравственного чувства! – И он выскочил из кабинета, раздраженно бабахнув дверью.
Больше в «Комсомолку» я не ходила. Дружба с приятелем сама собой сошла на нет. (Только после 90-х мне стало понятно, в какую клоаку я могла бы попасть, если бы «все срослось». Какое счастье, что этого не случилось!) А интерес к Сталину и той эпохе с тех пор стал особо острым и пристрастным.
– Двадцать миллионов репрессированных? А почему не сорок? Чего мелочиться-то? – возмутилась моя подруга, которой я, оскорбленная до глубины души обвинением в безнравственности, приехав в общежитие, рассказала о произошедшем. (В наше время это число, как мы знаем, доходит временами и до сорока, и до шестидесяти, и даже до ста миллионов. Мелочиться давно перестали). – Ты только подумай: на войне, где каждый день били пушки и стреляли пулеметы, тоже погибло двадцать миллионов. Так в твоей семье сколько на войне родственников погибло? Два дяди, и отец был страшно ранен. И у меня два дяди погибло. И так в каждой семье, кого ни возьми. А репрессированные у тебя в семье есть? Нет? И у меня нет, и знакомых таких не знаю. Откуда же двадцать миллионов? Ведь там, в лагерях, люди не воевали, а работали. Пусть в тяжких условиях, пусть их плохо кормили, но пулеметы-то не стреляли!
Ей, моей подруге по факультету, уже тогда все было ясно – ее еще на школьной скамье просветила по этому поводу другая подруга, более старшая, тоже потерявшая двух «дядьёв», только во время «красного» революционного террора, когда зверствовала та самая «ленинская гвардия», которую в основном и репрессировали в пресловутом 37-м.
Но на всякий случай мы решили во время каникул провести свое собственное расследование и порасспрашивать родственников и знакомых о репрессированных – может быть, их было много и среди «простого народа», но о них нам не рассказывали? Провели. Поспрашивали. Подруга не нашли никого, мне моя тетка рассказала об одном мужичке из Плеса, который не давал житья местным начальникам, постоянно критикуя их за головотяпство, дурость и корыстолюбие.
– Вот они его и засадили, чтобы он им жить не мешал, – рассказала мне тетя. – Боевой слишком был, принципиальный. Только при чем тут Сталин? Разве он им такой приказ дал? Мог ли он знать, что в такой огромной стране разные начальнички вытворяют? Подозревал, конечно, и за это многих из них наказывал, а они наказывали тех, кто им был неугоден или мешал. Нет, дочка, мы тогда жили и мы знаем, что тогда было, нас не обманешь…
Кстати, моего знакомца из старой «Комсомолки», так лихо давшего мне отпор и урок в те далекие 70-е, я не так давно увидела по телевизору в передаче Татьяны Малкиной, где речь шла об отношении к нынешним богатым нуворишам. Жив, курилка, и даже неплохо выглядит, руководит каким-то гламурным женским журналом с английским названием. Что ж, идеологические битвы позади, победа за ними (и тут уж действительно вопреки Сталину), пора и об обеспеченной старости подумать, а в наше время журналы с бабскими сплетнями дохода приносят несравненно больше, чем с обрыдшей всем либерально-демократической демагогией. Что же касается английского названия, так теперь это язык новой «элиты», каким был в свое время французский для русских бар. Не «Ярославной» же, в самом деле, называть журнал для «рублевских» жен.
Но не о нем, одном из маленьких, однако многочисленных подвижников и деятелей, готовивших и совершавших нашу «катастройку», здесь речь. Речь о том, почему эти деятели появились в стране в то время, когда она достигла пика своего могущества за всю её большую историю, став второй державой в мире, а по каким-то показателям и первой. Или это случилось раньше? И почему, за что они ее так возненавидели, что решили уничтожить? Не повторяется ли это с Россией?
И не пора ли нам, вместо проклятий «проклятому советскому прошлому», задуматься наконец о том, как и за счет чего государства добиваются величия или проваливаются в историческую пропасть? Как и почему обычные люди становятся героями, а в иных условиях – «поколением пепси», для которого главное – «не дать себе засохнуть»? И вспомнить, что героями этими становились не древнегреческие боги, а наши же родители! Что же давало им силу, за счет чего они одерживали великие победы и совершали подвиги?
Ну не страх же, в самом деле, не репрессии…
«Революцию в белых перчатках делать нельзя…»
Стоит лишь посмотреть старую хронику – съемки с первомайских парадов 30-х годов, на которых красивые, крепкие, пышущие здоровьем девушки-физкультурницы демонстрировали праздничные спортивные выступления, наподобие тех, что сейчас устраиваются перед Олимпиадами. Глядя на лучащиеся радостью счастливые лица этих девушек, невозможно поверить, что они чего-то боятся или лишь изображают то, что должны, потому что так изображать радость невозможно. Во всяком случае, русские так не умеют – не американцы, знаете ли. Им, чтобы так улыбаться, надо по-настоящему испытывать и радость и счастье.
Чему же они так радовались в разгар тех «чудовищных» репрессий, о которых нам не устают рассказывать, вставляя обязательные сцены и рассказы о них в любой фильм о том тридцатилетии, когда во главе страны стоял Сталин? Ведь все это происходило на их глазах, отчеты о процессах печатались в газетах, передавались по радио, а они сами на митингах дружно выступали за самое жестокое наказание обвиняемых, почему-то не думая, что завтра «топор страшных репрессий» нависнет и над ними. Почему-то были уверены, что над ними не нависнет. И об этом говорит не только наше студенческое самодеятельное исследование, но и статистика – репрессировали в подавляющем большинстве, как известно, элиту и ее обслугу из числа деятелей культуры, искусства и СМИ, до народа иногда долетали лишь «щепки».
