Сергей Павлович Королев - Ребров Михаил Федорович
Он взрослел. Вначале дни казались такими длинными — не дождаться было вечера. Отбивают часы удар за ударом, стрелки ползут по кругу, а время будто не движется. Огромное солнце как поднялось к зениту, так и не думало катиться вниз. Вздыхал, отворачивался от окна и углублялся в книгу.
А потом дни стали бежать быстрее. После занятий время обретало стремительность, и Сергею казалось, что теперь он во власти скорости: так много хотелось сделать, и как было обидно, когда чего-то не успевал.
«Мы жили у самого моря, — вспоминала Мария Николаевна. — В каждое окно квартиры было видно море, мы могли наблюдать жизнь порта, где Григорий Михайлович работал начальником электростанции. На электростанции была высокая заводская труба. Кольца ее лестницы будили желание взобраться и оттуда посмотреть вдаль. У Сергея высота вызывала другие мысли. Однажды за обедом он сказал:
— Мамочка, дай мне две простыни, только крепкие, новые, не пожалей.
— Я дам, но зачем они тебе?
— Я их привяжу к рукам и ногам взберусь по кольцам на верхушку нашей трубы, взмахну руками и… полечу, полечу…
Меня охватил ужас:
— Не смей, ты разобьешься!
— Птицы же летают!
— У птиц жесткие крылья, сынок!»
Небо влекло Сережу, манило, и где-то под спудом сознания таилась и крепла мысль о полете. И снова он торопил время. Ночами ему снились чарующие сны, будто он садится в самолет Уточкина и поднимает его в небо.
Его любимым местом был отлогий берег рядом с заброшенной мельницей. Ее называли «мельница Вайнштейна» — по имени бывшего предпринимателя, который куда-то исчез после прихода Красной Армии. В свободное от занятий время Сергей торопился к Херсонскому спуску, огибал Хлебную гавань — место, где раньше сгружали хлеб, и выскакивал к морю. Сбросив на берегу немудреную одежду, бежал к воде и подныривал под волну. Несколько сильных гребков под водой, короткий вздох, снова под воду — и так, отфыркиваясь, до затонувшей землечерпалки. Там вскарабкивался на разогретое солнцем железо и, распластавшись на «спине» этого чудовища, подставлял жарким лучам коричневое тело.
В Одессе много хороших пляжей. Ланжерон, Австрийский, где есть откуда понырять, Черноморка с лесистыми берегами… Сергей предпочитал мельницу Вайнштейна. Рядом с ней базировался отряд гидроавиации, который назывался «Гидро-3». Его территория начиналась за проволочными ограждениями около землечерпалки и кончалась у стены судоремонтного завода. Отряд был одной из боевых единиц Черноморского флота, нес патрульную службу, участвовал в ежегодных осенних маневрах. Морские летчики летали на разведку, корректировали огонь артиллерии, выполняли учебные бомбометания, пулеметные стрельбы и поддерживали связь между эскадрой и береговыми подразделениями.
Впрочем, работы хватало и в обычные дни. Авиационный отряд «Гидро-3» участвовал в розыске судов и шаланд, унесенных штормом в море, оказывал помощь терпящим бедствие кораблям, выполнял задания, связанные с охраной границы.
Жизнь летчиков была разнообразной и напряженной: ежедневно — тренировочные полеты, ремонтные работы, наземная подготовка…
Полеты начинались с рассветом. Воздух наполнялся громкими голосами механиков и матросов, которые выкатывали гидропланы из ангаров, ставили на специальные тележки, толкали к спускам. Там их осторожно вкатывали на деревянные помосты и аккуратно сдвигали на воду. С ярко-желтыми «животами» и зелеными крыльями самолеты покачивались на волне, поблескивая лаковыми боками. На бортах красовались слова: «Сокол», «Савойя», «Орел»… Это — официальные названия. Рядом с ними — личные опознавательные знаки пилотов: белый круг, а в нем — бубна, черва, пика, трефа…
Командовал гидроотрядом Александр Васильевич Шляпников. Он был «Бубновым тузом», любил чистоту и порядок, летал, как говорили все, кто служил в «Гидро-3, «отменно и играючи». Сам же Шляпников лихачества в небе не прощал никому, требовал строгого соблюдения формы, ругал за любую небрежность и не терпел праздности и безделья.
Тарахтение моторов нарушало утреннюю тишину. Командир ходил вдоль деревянного помоста и выпускал подчиненных в полет. Иногда он останавливался, складывал ладони рупором и кричал:
— Как ты взлетаешь! Перестань утюжить, раскачивай смелей!
Его никто не слышал, тогда он срывал фуражку, размахивал ею над головой, подавая знаки одобрения или негодования пилоту.
На полеты Шляпников приходил чисто выбритым, в белоснежной рубашке с галстуком, отглаженных черных брюках и синей тужурке с блестящими пуговицами. Фуражка с крабом лихо сдвинута на затылок, в руке тонкая веточка, которой он легонько помахивал. Суета на берегу сразу же прекращалась, а дежурный подавал команду: «Стройсь!»
Самолетов было восемь, но в полетах участвовала лишь половина. Осталные ремонтировались. Сергей наблюдал за взлетом и посадкой гидропланов, работой механиков и втайне от своих сверстников мечтал завести знакомство с этими отважными и веселыми «летунами». Он считал себя обделенным судьбой — революция свершилась без него, опоздал он и воевать с белогвардейцами. А как хотелось походить на юных бойцов, старших товарищей, на бесстрашных, покоряющих стихию героев Джека Лондона и Киплинга. Сколько раз, отложив книжку, Сергей подолгу представлял себя одним из них. А вот теперь его тянуло к тем счастливцам, которые трудились в «Гидро-3».
В шесть утра он выскакивал из дома и торопился к морю. И вот однажды услышал:
— Эй, парень, помоги!
Звали его, просили помочь оттолкнуть летающую лодку от берега. Он не заставил повторять просьбу, кинулся сразу, действовал ловко. А потом, просидев почти час в ожидании, помогал ее вытаскивать. Так и познакомился с летчиками и механиками, приходил каждый день. То там поможет, то здесь, потом научился разбирать и собирать моторы. Строгий Шляпников, заметив мальчишку в ангаре, хотел было прогнать его, но, понаблюдав за ним, примирительно заметил: «Толковый парень, пусть помогает, если желание такое есть».
Гидросамолеты в отряде были старые-престарые. Частично — конструкции Григоровича, частично — кого-то еще. И те и другие были похожи на крылатых дельфинов. На гидропланах стояли французские моторы «Сальмсон» мощностью 120 лошадиных сил. Старенькие, они доставляли много хлопот механикам. Сергей скоро почувствовал, что в отряде нужны не только ловкие рабочие руки, но и знания. Только с их помощью можно было найти ответы на многие вопросы, связанные с надежной работой техники. Вечерами Сергей приставал к отчиму с вопросами об уплотнителях, магнето, шатунах, поршнях, различных нарезках…
Ему разрешали забираться в пилотскую кабину, пробовать рули, крутить лопасти винта, запускать мотор. А однажды Шляпников (в отряде его называли легендарным: еще бы — участник штурма Зимнего дворца, герой гражданской войны, награжден боевым орденом Красного Знамени) как-то очень по-свойски сказал ему:
— С нами полетишь. Долганов объяснит, что и как… Понял?
Сергей не поверил своим ушам: «Мне предлагают полететь на самолете? Шутят или всерьез?» Ответил без задержки, сдержанно:
— Понял!
— Тогда полезай, сядешь рядом…
Чихнул и заработал мотор. Шляпников пошевелил рычагами и повел самолет к выходу из маленькой гавани. Отбрасываемый пропеллером воздух погнал по воде мелкую рябь. Когда вышли за волнорез, Шляпников наклонился к Сергею и прокричал в самое ухо:
— Не зевай и держись. Взлет против ветра!
Сергей кивнул.
Шляпников поработал рулями, посмотрел на сидящего рядом паренька и увеличил газ. Мотор взревел на высокой ноте, и вода за гидропланом побежала сильнее. Сергей почувствовал жесткую упругость воды, легкую тряску и не заметил, как самолет оторвался от морской поверхности и стал набирать высоту. Тугой ветер бил в лицо и слепил. Откроешь рот и пьешь, пьешь настоянную на соленых запахах прохладную благодать. По телу пробежала и расплылась странная, необычная легкость… А глаза все видят, слух обострен предельно.
