Шерил Коррадо - Философия служения полковника Пашкова
«В 1856 году, при восприятии Мною правительского венца, Святейший Синод в собрании своем в Москве, имея рассуждение о доставлении православному русскому народу способа к обильнейшему пользованию сокровищем слова Божия, признал необходимым перевести книги священного Писания на русский язык. Приступив затем, с моего соизволения, к исполнению сего предположения, Святейший Синод непрерывно, в течение двух десятилетий, продолжал совершать оное с неослабною ревностью, просвещенным вниманием и с тою мудрую осмотрительностью, каких требовала высокая важность сего церковного и народного дела.
С окончанием ныне сего многолетнего и многосложного труда, во внимание к ожидаемой от него духовной пользе паствы отечественной Церкви, поставляю справедливым долгом выразить Мою искреннюю признательность Святейшему Синоду, ознаменовавшему себя в совершении сего великого дела столь достойным подвигом.
Молю Бога, да явит Он спасительную силу Своего Слова к преуспеянию православного русского народа в вере и благочестии, на коих зиждется истинное благо царств и народов»[47].
Британское и иностранное библейское общество делало в это время все возможное для распространения Писаний в России. Познакомившись с этим обществом в 1867 году в Париже, молодой граф Модест Модестович Корф был наделен тремя тысячами евангелий от Иоанна для свободной раздачи в России, что он легко сделал с благословения Святейшего Синода. В 1870 г. это же общество попросило Корфа возглавить библейскую выставку на торгово-промышленном съезде в Петербурге, и Святейший Синод также предпочел иметь дело с Корфом. Во время этой выставки было распространено более 62 тысяч разных книг Библии, включая Писания, подаренные каждому члену царской семьи. Сам Корф в то время еще не был преданным верующим и рассматривал Библию с точки зрения нравственной, а не духовной, пользы; однако его усилия и усилия других привели к росту личного чтения Библии и самостоятельного ее истолкования. Это скоро стало проблемой для православной церкви, заставив обер-прокурора Победоносцева объявить в 1880 году, что «только церкви принадлежит полное, ясное, кафолическое разумение целого текста»[48].
Подъем религиозного сектантства[49]
Подъем грамотности, распространение Библий на русском, неудовлетворенность Русской православной церковью и поселения европейцев, большей частью немцев-протестантов, в некоторых регионах империи – все это способствовало созреванию религиозного плюрализма. К 1860-м гг. образовались небольшие сектантские группы, расширяющие свое влияние в православной России[50]. Они находились под строгим наблюдением властей. И сила их движения была не в числе сторонников или активной деятельности, а в убеждениях. У них не было законного права обращать в свою веру, даже при наличии мужа или жены православного вероисповедания. Провинциальные губернаторы сохраняли за собой право доносить министру внутренних дел в интересах «общественного благосостояния» о тех, кого они считали заслуживающими тюрьмы или ссылки. Тем не менее это расширяющееся духовное пробуждение нельзя было остановить полицейскими мерами, увещеваниями духовенства или же штрафами и тюрьмами. Православную церковь пугало то, что сосланные в отдаленнейшие концы империи становились еще более активными миссионерами.
Многие секты существовали задолго до пробуждения 1860-х гг. Самой большой, старейшей и наиболее значительной группой раскольников были староверы, или старообрядцы, которые отделились от Московского патриархата в XVII веке, когда патриарх Никон внес изменения в церковные книги, основанные на греческом оригинале, но противоречащие русской традиции. Крайние секты, такие как хлысты, верили, что Христос воплотился в их руководителях. Духоборы возникли в среде староверов и были известны своим пацифизмом и пассивным сопротивлением государству, а также вниманием к водительству Духа Святого. Молокане[51] выделились из духоборов в XVIII веке. Они отбросили обряды староверов, подчеркивали значение личного чтения Библии и не позволяли священникам «осквернять» Божье Слово. В 1841 году многие духоборы и молокане были сосланы императором Николаем I на Кавказ. Обе группы отвергали священство, заявляя, что у них «нет другого учителя веры, кроме Христа»[52].
Штундисты
В конце XVIII в. по приглашению императрицы Екатерины II в южной России и на Украине поселились немцы-менониты. Годами они оставались верными своему протестантскому наследию, в то же время уважая требования императорского декрета – «не совращать православных», то есть не обращать их в свою веру. Однако к середине XIX века благодаря влиянию пиетистского пробуждения, которое неслось с Запада, некоторые хозяева стали приглашать батраков – русских и украинских крестьян – на свои собрания. На этих «штундах» (что значит по-немецки «час»), которыми руководил немецкий пиетист Эдуард Вюст, они читали Библию и молились. Возвращаясь в свои деревни, верующие крестьяне начали проводить подобные собрания. Несколькими годами позднее немецкий пастор-реформат Карл Бонекемпер начал проводить собрания среди украинцев в Рорбахе около Одессы, и первый раз обозначение новых верующих как «штундистов» появилось в «Одесском вестнике» 14 марта 1868 года. К 1901 году одна только Херсонская епархия сообщала о 5350 штундистах – явной угрозе Русской православной церкви[53].
Так как и штундистские руководители, и их последователи были необразованными крестьянами[54], штундисты не придерживались какой-либо строгой доктринальной позиции и, похоже, не сознавали противоречий даже в своем собственном учении. Отвергая концепцию духовенства в целом, как это делали до них духоборы и молокане, они основывали свою религию на одной только Библии. Штундистские собрания состояли из пения, чтения Библии и открытой дискуссии под руководством «старшего брата». Позднее штундисты отвергли использование домашних алтарей и икон и под руководством крестьянина Михаила Ратушного подошли к требованию крещения взрослых членов своих общин. Женщины у штундистов рассматривались как равные[55], что привлекло в секту большое количество женщин. Успех секты приписывается также тому, что собрания проводились на украинском языке, а не на церковнославянском, как в православии[56].
Вначале их терпели, хотя никогда не одобряли, но к 1880 году штундистов стали жестоко преследовать. Годы тюрем и ссылок не были чем-то необычным, и штундисты начали тайно собираться по ночам. Но к 1890-м гг., годам самых интенсивных преследований, власти выделили штундистов как самых опасных сектантов или малую религиозную группу, отделившуюся от Русской православной церкви. К 1893 году, несмотря на строгую нравственность штундистов, их «сравняли с самыми безнравственными сектами»[57]. Лондонская газета «Таймс» в 1890-х гг. рассказывала о многочисленных случаях религиозного преследования, и западные религиозные лидеры начали реагировать на эти факты. В сентябре 1891 года в докладе представлялось «предложение со стороны православного епископа Умана отбирать у штундистов детей от родителей, крестить их в православную русскую веру и помещать под надзор русских православных священников. В то же время штундистам запрещалось иметь в общинах свои собственные школы, а во всех приходах, где только есть эти “пагубные” нонконформисты, должны назначаться специально подготовленные православные священники, с высокой зарплатой»[58].
Баптисты
Тем временем на Кавказе, независимо от украинских штундистов, начиналось духовное пробуждение, когда книгоноши встретились с молоканами, интересующимися Новым Заветом. Когда Мартин Кальвейт, немец из баптистской церкви в Каунасской губернии (ныне – Литва), переехал в Тифлис, то он и его семья вскоре привели и других немцев к вере, и маленькая община числом около 15 человек начала собираться для богослужения. Персидский миссионер Яков Деляков познакомил молоканина Никиту Воронина с этой маленькой общиной, и Кальвейт в 1867 году тайно крестил его. Через три года энергичный Воронин был руководителем первой баптистской церкви из 78 человек в Тифлисе, а в 1871 году Воронин крестил Василия Павлова и Василия Иванова, которые сами стали влиятельными лидерами русского баптистского движения.
В то время как украинское движение состояло из крестьян, баптисты Кавказа были мелкими фермерами, ремесленниками, купцами, и во многих случаях – бывшими молоканами. В отличие от штундистов, чьи первые руководители были необразованны, богословски неустойчивы, тифлисские баптисты уже в 1875 году послали своего лидера Василия Павлова учиться в Гамбург. В то время Баптистская богословская семинария еще не была открыта, но Павлов все-таки многому научился, слушая проповеди, разговаривая с пасторами и участвуя в конференциях и других событиях. В 1876 году он был рукоположен баптистским служителем, выдающимся немецким баптистом Иоганном Онкеном, и направлен миссионером к своему народу. Он вскоре отправился на Украину, чтобы встретиться со штундистскими руководителями, и обе группы начали все больше сближаться – благодаря общему богословскому пониманию и служению. Однако, в отличие от штундистов, баптисты избежали многих суровых преследований, так как центром их внимания и деятельности были скорее молокане, чем православные. Русский закон, запрещая обращение православных верующих, не распространялся на сектантов (молокан).
