Наталья Пронина - Великий Александр Невский. «Стоять будет Русская Земля!»
Форсированным маршем князь Александр бросился к Неве, преодолев за день более 150 км, и успел застать шведов на привале близ устья реки Ижоры. Причем, отмечает историк, «в том, что успели конные отряды, не было ничего удивительного: это расстояние русские всадники, если ехали «вборзе», «о-дву-конь», обычно преодолевали за 12–14 часов. Но к месту сражения успели и пешцы (пешие ратники)! Значит, возможно, часть пути они проплыли на ладьях (по Волхову)…»[304] В дороге к ним присоединились ладожане[305].
Вражеские корабли стояли при впадении Ижоры в Неву. Шведская знать, рыцари и католическое духовенство ночевали на берегу, в шатрах, даже не выставив караулов, что еще раз доказывает: быстрого подхода противника они действительно не ждали. Но этой-то самоуверенной беспечностью врага и воспользовались русские. За лагерем крестоносцев неусыпно следил со своим небольшим отрядом начальник приморской стражи, ижорский старшина Пелтусий, в св. крещении — Филипп. Летописец свидетельствует: приняв православие и живя среди соплеменников-язычников, он свято исполнял заветы своей новой веры. Пелтусию удалось точно разведать все пункты расположения неприятельского войска и вовремя сообщить эти сведения подошедшему с дружиной Александру Ярославичу.
Тогда же сообщил Пелтусий молодому князю и еще одну весть. Вот как передает летописец его слова: «Всю ночь провел я без сна, наблюдая за врагами, — говорил ижорец, отступив немного в сторону вместе с Александром. — На восходе солнца услыхал я шум и увидел на воде насад (ладью) с гребцами. Посреди насада стояли, положив на рамена (плечи) друг другу руки, святые мученики Борис и Глеб, а гребцы, сидевшие в насаде, были «яко мглою одеяни». И рече Борис: «Брате Глебе! Вели грести, да поможем сроднику своему великому князю Александру Ярославичу». Увидав дивное видение и услышав святых мучеников, я «стояще трепетен, пока насад не ушел от очей моих…» Что ответил Александр, выслушав рассказ потрясенного воина, недавнего язычника? Летопись на века зафиксировала только тихое и задумчиво-смиренное: «Не говори никому об этом…»[306]
Битва с крестоносными агрессорами началась утром 15 июля 1240 года, в день памяти святого равноапостольного русского князя Владимира. (Описание ее оставил нам современник, бывший, как полагают исследователи, дружинник Александра Ярославича. Себя автор называет «самовидцем» события и говорит, что, кроме того, использовал сведения, собранные «от отецъ своих». Позднее это описание было включено в «Житие Александра Невского»[307].) Шведское войско насчитывало 5000 человек, значительно превосходя силы новгородцев (около 1000 человек княжеской дружины и еще 300–400 человек вспомогательной рати ладожан и ижорцев[308]). А потому победу могло принести только одно — внезапность удара, а также умелое использование того обстоятельства, что шведы были разобщены. И, подчеркивает историк, «молодой полководец[309] превосходно использовал обстановку. Сомкнутым строем княжеская дружина неожиданно выехала из леса и ударила в центр спящего шведского стана. Тревожно завыли трубы. Воины на кораблях спешно вооружались, чтобы прийти на помощь гибнущим рыцарям. Но пешие русские ратники под командованием «новгородца Миши» (как его называет летописец) уже бежали вдоль берега, рубили и сбрасывали мостки (сходни), отталкивали суда. Помощи рыцари так и не дождались»[310]. Навстречу шведским стрелам и копьям русские по местам вторгались даже на корабли — над одним, вторым, третьим там стали взвиваться русские стяги. Рыцарей в тяжелых железных доспехах сбрасывали в воду. Одни гибли сразу, других кое-как подбирали с соседних шнек. Три шведских корабля были потоплены.
А на берегу тем временем шла жестокая битва. Русские дружинники везде теснили шведов. Новгородец Савва пробился к златоверхому шатру командующего шведскими войсками и подрубил основной опорный столб — шатер рухнул, вызвав панику в шведских рядах. «Полки же Александровы, видевши падение шатерное, возрадовались». Во главе русской конницы стрелой летел сам Александр. Врезавшись в гущу шведских войск, он ударом копья сразил их полководца — знаменитого ярла Биргера, королевского зятя, некогда основавшего шведскую столицу Стокгольм. «Возложил Биргеру печать на лице острым своим копием…»[311], как передает летописец[312].
Вообще, отчаянная храбрость и богатырская удаль русских ратников была главной чертой этого стремительного и жаркого сражения. Даже вокруг князя кипел жестокий бой. «И ту бысть великая сеча», — передает современник, оставивший нам подробное описание битвы. Например, новгородец Сбыслав Якунович, вооруженный одним лишь топором, «многажды» врывался в ряды шведов и геройски бился, «не имея страха в сердце своем». Конный дружинник Гаврила Олексич так увлекся погоней за одним из знатных рыцарей, что взъехал верхом на палубу корабля. Шведские корабельщики сбросили храбреца вместе с конем в реку, но он сумел выбраться на берег и тут же схватился со шведским «воеводой», пытавшимся собрать вокруг себя рыцарей. Пешие ратники новгородца Миши захватили три шведских шнека (корабля) и потопили их, свидетельствует летописец. Яков, ловчий Александра, лишь недавно попавший к княжескому двору из Полоцка, «наехав на шведский полк с мечом» сражался так отважно и мужественно, что сам князь «похвалил его». Наконец, не отходивший от Александра слуга Ратмир «бился пешь и обступиша его мнози» шведы, и после яростного боя от многих ран пад, скончался[313].
Сражение продолжалось до позднего вечера. Только к ночи князь отвел своих воинов в лес, чтобы утром довершить разгром врага. Но предводители шведского войска не приняли нового боя — слишком велики оказались потери агрессоров. Разящее копье Александра Ярославича вывело из строя главнокомандующего — ярла Биргера, его с трудом спасли оруженосцы и слуги. Историк пишет: «Стремительно проведенный бой принес блестящую победу русскому войску. Шведы, убравшись на суда, отошли от берега на полет стрелы и готовились к отплытию, терпя насмешки острых на язык новгородцев. У берега покачивались брошенные шнеки. Среди трофейных шатров русские разжигали костры и перевязывали раненых. С наступлением короткой июльской ночи шведы «посрамлени отъидоша». Их пало «множество много» и немало было ранено. Александр, опираясь на меч, смотрел, как его воины, собрав тела наиболее знатных рыцарей, «накладши корабля два», и «пустиша их к морю», и «потопиша в море». Прочих же, что навеки остались на русском берегу, «ископавша яму, вметаша их в ню бесчисла»[314]. «Талант и храбрость молодого полководца, геройство русских воинов обеспечили быструю и славную победу с наименьшими потерями. Новгородцев и ладожан пало около 20 человек»[315]. Таким образом, подчеркивают современные исследователи, Невская битва «не отличалась истребительной кровожадностью. (Но) в военном и морально-политическом отношении она явилась серьезным ударом по захватническим планам шведов»[316].Князя-победителя и его мужественную дружину Новгород Великий встречал ликующим благовестом всех своих колоколов. Отныне в сознании народа имя Александра Ярославича навеки соединилось с благодарной памятью о блистательном Невском одолении опасного и многократно превосходившего русские силы врага. «Римляне побеждены и посрамлены! — радостно кричали новгородцы, — передает летопись. — Не свеи (шведы), мурмане, сумь и емь, — римляне!..» И в этом выражении, отметил старый историк, «в этом названии побежденных врагов римлянами народный инстинкт верно угадал смысл нашествия. Народ увидел в нем посягательство Запада на русскую веру. Здесь, на берегах Невы, со стороны русских дан был славный отпор грозному движению германства и латинства на православный Восток, на Святую Русь…»
