Пирмин Майер - Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме
По замечаниям самого же Гогенгейма, люди распускали самые разные сплетни о причинах его целомудрия. Парацельсисты и антипарацельсисты распространяли слухи о том, что его целомудрие объясняется насильственной кастрацией, которой Гогенгейма подвергли в раннем детстве. Так, известный ненавистник Парацельса Фома Эраст сочинил версию о том, что, когда Гогенгейм в детском возрасте пас гусей, проходивший мимо солдат нанес ему тяжкое увечье. Согласно одному из вариантов этой истории, гуси, за которыми смотрел маленький Теофраст, откусили ему мошонку. Третья сплетня исходит от Теодора Цвингера, который уверял своих знакомых, что Гогенгейма оскопила свинья, укусившая его за причинное место. По версии Цвингера, свинья «набросилась на четырех– или пятилетнего мальчика сзади, когда тот справлял естественную нужду на заднем дворе дома, принадлежавшего его отцу» [177] . Наконец, нельзя упускать из виду вероятность врожденной импотенции, которую частично подтверждает одна характерная автобиографическая заметка: «Он хотел бы видеть себя хорошеньким юношей, превосходящим всех прочих по красоте и обаянию, а также пользоваться благосклонностью всех женщин и юных дев. Но он родился на редкость уродливым. Горб украшал его спину, и, кроме того, его тело было лишено действующего начала. Как могут женщины быть благосклонными к тому, кто лишен благосклонности своей собственной природы. Она умертвила его еще во чреве матери и не сделала из него ничего хорошего!» (XI, 155). В этом замечании, включенном в апологетические тексты, написанные им в Каринтии, присутствуют скрытые намеки на мать.
К четырем «теориям», объясняющим отсутствие у Гогенгейма мужского начала, примыкают четыре версии, приоткрывающие завесу над личностью его матери. В числе прочих, рассказывается о том, что во время тяжелых родов госпожу Гогенгейм пришлось разрезать на четыре части, чтобы ребенок родился живым. [178] Документально засвидетельствовано лишь то, что она прислуживала в церкви и родила сына в браке с Вильгельмом фон Гогенгеймом. Именно на основе этих зафиксированных фактов аббату Людвигу Бларер фон Вартензее по так называемому праву мертвой руки отошел серебряный кубок с головами львов из наследства, оставшегося после смерти Гогенгейма в 1541 году. [179] Первую и единственную женщину в жизни Теофраста фон Гогенгейма, согласно популярной, хотя и неправдоподобной версии, звали Охснер или, по Кольбенхайеру, «Эльза Охснер». Основой для этой версии послужил портрет Вильгельма фон Гогенгейма, на котором рядом со швабским гербом с тремя ядрами помещена эмблема с изображением быка, от которого и производится фамилия матери Теофраста. Фамилия Охснер действительно встречается в этом регионе, хотя, скорее всего, изображение быка на портрете Вильгельма было дописано в более поздний период. [180] Мать Теофраста могла носить фамилию Шерер, Гретцер или Вессенер, что, учитывая родственные связи семьи Гогенгейма с Петером Вессенером, наиболее вероятно. Именно Петер Вессенер по поручению аббата и родственников в 1541 году отправился в Зальцбург за наследством. Наши построения отталкиваются от того факта, что родительский дом Гогенгейма находился в местечке Кульвисли, расположенном на 200 метров севернее ранее предполагаемого места его рождения. Следует заметить, что археологические раскопки могли бы предоставить нам более точные доказательства. Судьба матери Теофраста фон Гогенгейма вызывает исторический интерес не только вследствие неразберихи с ее именем. Парацельс после своей смерти считался признанным авторитетом в вопросах женской истерии. Если учесть, что его опыт общения с женщинами практически ограничивался семейным кругом, можно предположить, что мать Теофраста была настоящей истеричкой. Тот, кто хоть раз смотрел вниз с Чертова моста, может легко представить себе, какие истерики закатывала матушка Гогенгейма всякий раз, когда, к примеру, кто-нибудь из домочадцев отправлялся в поездку. Кажется, что ряд фиктивных сведений о матери Парацельса бесконечен. На основе исследований люцернского офтальмолога доктора Йозефа Штребеля, в дискуссию о личности госпожи Гогенгейм включился известный швейцарский художник. В 1944 году в Базеле вышел первый том восьмитомного исследования Стребеля. В нем имелась иллюстрация, надпись под которой гласила: «Реконструкция неизвестной айнзидельнской матушки на основе рисунка углем, выполненного А. Хиршфогелем, и исследования автора о Парацельсе, сделанная Гансом Эрни» [181] .
В некоторых старых биографиях мать Гогенгейма фигурирует в должности «смотрительницы» в гостинице для больных паломников, приходивших в Айнзидельн. Как же никому не известная свечница могла стать смотрительницей в больнице? Очень просто. Например, в 1658 году немецкое Gotteshaus («церковь») переводилось на латинский язык, по аналогии с французским Hotel-Dieu, как «больница». Таким образом, по верному замечанию Нетцхаммера, церковная служительница превратилась в смотрительницу больничного дома. [182]
Такого рода рассказы, извлеченные из лабиринта парацельсистских исследований, являются лишней иллюстрацией того, что история бесчисленных матерей, жен, сестер и дочерей великих людей в большинстве случаев остается неизвестной, а их лица по-прежнему покрыты вуалью молчания. Возможно, что наступит время, когда феминистски ориентированная историография наконец-то привлечет к себе внимание общественности. Перспективы могут измениться, но стремление к исторической правде должно сохраняться при любых подходах.
В этой связи интересны две феминистские работы, опубликованные в 1986 году. Мэри Дэли в статье «Женщины, церковь и государство» и Эрика Виссенлинк в «Ведьмах» с большим пиететом отзываются о Гогенгейме и подчеркивают его уважительное отношение к женщинам. Апелляция к Парацельсу как главному историческому свидетелю альтернативной женской мудрости достигает апогея в следующей цитате, приписываемой Гогенгейму: «Все, что я знаю, я знаю от мудрых женщин» [183] . По всей видимости, мы сталкиваемся в данном случае с парафразом известного пассажа «Большой хирургии», который приводится в большинстве биографий Парацельса: «О многом я узнал, учась в университетах Германии, Италии и Франции. Оттуда я вынес представления об основах медицинского искусства. После этого я не только учил, писал и издавал книги, но и много путешествовал, побывав в Гранаде, Лиссабоне, Испании, Англии, Бранденбурге, Пруссии, Литве, Польше, Венгрии, Валахии, Трансильвании, Словении, на Карпатах и в других землях, которые не стоит перечислять. Везде, куда бы я ни приходил, я усердно расспрашивал людей, проводил исследования и учился истинному и мудрому медицинскому искусству не только у докторов, но и у цирюльников, банщиков, ученых врачей, мудрых женщин, черных магов в том случае, если они смыслили в этом, у алхимиков и монахов, благородных и простых, умных и неразумных» (X, 20).
