Пирмин Майер - Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме
В отличие от большинства своих современников, но в полном согласии с мировоззренческой позицией брата Клауса, Гогенгейм принадлежал к тем немногим мыслителям, которые не склонны переоценивать значение поста святых людей. Отрицание своего постнического подвига, высказанное братом Клаусом аббату Конраду фон Виблингену, и многозначительное «Бог знает», брошенное им Гансу фон Вальдхайму (1474), нельзя воспринимать как стремление отшельника рассеять заблуждения своих современников относительно его подвига. Скорее, в этих словах проявилась склонность Николауса к самоумалению на фоне раздуваемого уже при жизни отшельника культа его святости. Это смущение перед лицом всенародного почитания и самоуничижение Николауса отличают его от параноического Даниэля Пауля Шребера, бывшего президента сената Дрездена. Страдая тяжелым психическим заболеванием, он был уверен, что видит нимб вокруг своей головы, убеждал всех в том, что у него нет желудка, и считал себя национальным святым Германии. Согласно Элиасу Канетти, который приводит этот пример в своей работе «Массы и власть», Шребер, в отличие от Николауса, был экзальтированным безумцем, который увеличил значение своей личности до размеров земного шара. [174] Возможно, из ветхозаветного уважения к личности пророка Канетти отказывается даже от эксплицитного сравнения этого безумца с Николаусом. Отшельник из Ранфта был почтен благодатью Божией, а его поведение, которое, на первый взгляд, балансировало на грани помешательства, было конструктивным и плодотворным как для самого брата Клауса, так и для окружающих.
По сравнению с братом Клаусом, склонность к самоумалению не была главной чертой доктора Теофраста фон Гогенгейма, который в дерзком самомнении называл себя «святым доктором». Глядя на жизнь Парацельса, его нельзя назвать святым. И все же почитание Гогенгейма в числе самых знаменитых швейцарцев каждый раз убеждает нас в обратном.
Гогенгейм не сомневался в том, что отшельник из Ранфта питается отличным от других людей образом. Другими словами, тайны природы, самым чудным произведением которой является археус, раскрыли себя в этом чистом и возвышенном человеке, прославляющем своей жизнью величие Творца. Во время своих странствий по альпийским областям Теофраст, живя в Базеле, Цюрихе и Санкт-Галлене, не раз слышал рассказы о святом отшельнике. В его сочинениях эти рассказы получали специфическое истолкование, которое напоминает нам более ранние мысли, высказанные в свое время Петром Нумагеном. Теория Нумагена несет на себе отпечаток схоластического метода, древнего учения в четырех жидкостях и учения о пневме, являющейся частью неоплатонической идеологии. Толкования Гогенгейма, при всей интуитивной точности и частичной правильности их содержания (например, о переваривании пищи во рту [175] ), уводят нас в мир теоретических спекуляций. Однако с точки зрения истории науки довольно впечатляющим остается то обстоятельство, что пост таинственного отшельника стал стимулом для развития естественнонаучной мысли, настоящей загадкой для любознательной, острой и критической фантазии.
Глава X Парафеминизм, или О таинственной сущности женщин
Глазам подвластно не только зрение, они управляют также и чувствами.
(IX, 177)
«Я прибыл в Карфаген и там окунулся в пучину любовных утех» [176] . Блаженный Августин (354–430), которому принадлежат эти слова, наряду с апостолом Павлом считается на христианском Западе выдающимся теоретиком в вопросах о сущности женщин и природе сексуальности. Вплоть до сегодняшнего дня многие верующие христиане не могут свободно «выехать с женой на поле» (парацельсовское обозначение коитуса), не согласовав детали своей интимной жизни с североафриканской цензурой гиппонского епископа.
В своих санкт-галленских сочинениях Гогенгейм дважды вспоминает о Карфагене, приводя этот город в качестве наглядного примера греховной культуры. Несмотря на легенды о путешествии Гогенгейма в Африку, у нас нет основательных доказательств того, что он хоть раз в жизни побывал там. В равной степени невероятными можно считать и рассказы о том, что у него была жена или любовница, с которыми он, по примеру Августина, прижил одного или нескольких детей. Борьба с сексуальностью, лежащая в основе многих произведений отцов церкви и обнаруживающая себя в глубокомысленных анекдотах Фомы Аквинского, в творениях Гогенгейма никогда не вырастает даже до размеров личной проблемы. Целомудрие, которое Августин защищал по моральным соображениям, а Фридрих Ницше, напротив, толковал в смысле абсолютной свободы от любых моральных норм, входило в число врожденных качеств Гогенгейма. Этого не отрицали даже те из его противников, которые в своей критике, казалось, не оставили на нем живого места. Находясь в 1534 году в южнотирольском Меране, Гогенгейм писал, что помимо бедности и благочестия его третьим основным качеством было то, что он «не является почитателем Венеры» (IX, 562) и никогда не вкушал радостей плотской любви. При этом, как явствует из его богословских сочинений, он с нравственно-богословской точки зрения, резко отрицательно относился к целомудрию, хранимому ради тщеславия. Признание Гогенгейма в собственном целомудрии выглядит тем правдоподобнее, чем дальше автор дистанцирует себя от тех, кто настойчиво приписывал ему подвиг полового воздержания по причине гордости. «Несмотря на то что я действительно не являюсь почитателем Венеры, – пишет он, – я не люблю людей, которые распространяют слухи о том, чего я не делаю» (IX, 562). В книге «О невидимых болезнях» Гогенгейм пишет, что целомудрие очищает сердце и делает его прозрачным для познания божественных тайн. Тот, кто хочет познать мир, должен хранить целомудрие (IX, 304).
По замечаниям самого же Гогенгейма, люди распускали самые разные сплетни о причинах его целомудрия. Парацельсисты и антипарацельсисты распространяли слухи о том, что его целомудрие объясняется насильственной кастрацией, которой Гогенгейма подвергли в раннем детстве. Так, известный ненавистник Парацельса Фома Эраст сочинил версию о том, что, когда Гогенгейм в детском возрасте пас гусей, проходивший мимо солдат нанес ему тяжкое увечье. Согласно одному из вариантов этой истории, гуси, за которыми смотрел маленький Теофраст, откусили ему мошонку. Третья сплетня исходит от Теодора Цвингера, который уверял своих знакомых, что Гогенгейма оскопила свинья, укусившая его за причинное место. По версии Цвингера, свинья «набросилась на четырех– или пятилетнего мальчика сзади, когда тот справлял естественную нужду на заднем дворе дома, принадлежавшего его отцу» [177] . Наконец, нельзя упускать из виду вероятность врожденной импотенции, которую частично подтверждает одна характерная автобиографическая заметка: «Он хотел бы видеть себя хорошеньким юношей, превосходящим всех прочих по красоте и обаянию, а также пользоваться благосклонностью всех женщин и юных дев. Но он родился на редкость уродливым. Горб украшал его спину, и, кроме того, его тело было лишено действующего начала. Как могут женщины быть благосклонными к тому, кто лишен благосклонности своей собственной природы. Она умертвила его еще во чреве матери и не сделала из него ничего хорошего!» (XI, 155). В этом замечании, включенном в апологетические тексты, написанные им в Каринтии, присутствуют скрытые намеки на мать.
