Анна Маркова - Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России
Святитель Афанасий (Сахаров)
Воспоминания о Патриархе Тихоне
Вернувшись тогда из очередной ссылки к себе во Владимир и постепенно знакомясь с происходившими в мое отсутствие событиями местной церковной жизни, вдруг с горечью узнаю, что один прекраснейший человек из числа православных владимирцев – некто диакон Благоволин, немолодой уже мужчина, замечательной настроенности и несокрушимый в вопросах веры, – поползнулся и, попущением Божиим, принял какое-то участие в священнодействии с обновленцами: сослужил торжества ради обновленческому приходскому клиру при венчании одного своего родственника.
Надо же!.. Вот тебе, думаю, и несокрушимый!..
Очень я огорчился и при всей моей любви и симпатии к этому милому человеку принужден был пригласить его к себе и, еще раз убедившись в его виновности (которую он, впрочем, не пытался и скрывать или замалчивать), заявил ему, что я вынужден в качестве меры воспитания и наказания запретить его в священнослужении на две недели за молитвенное общение с раскольниками. Кроме того, предложил ему очистить совесть свою перед духовником.
Он все это со смирением прослушал, принял – и ушел…
Вскоре тут мне пришлось побывать в Москве, и я, конечно, не преминул воспользоваться этим обстоятельством, чтобы навестить Святейшего, находящегося в ту пору на излечении в частной клинике Бакуниной на Остоженке.
Прихожу. Святейший занимал там прекрасное помещение. Он принял меня с любовью и просто, как всегда и всех, усадил и много расспрашивал о церковных делах в нашей епархии; память у него была замечательная, и он с одного слова усваивал, о ком и о чем идет речь. Поэтому говорить с ним было легко, и беседа на любую тему сейчас же превращалась в самый задушевный и оживленный разговор.
Тут в сообщениях ему о разных крупных и мелких делах, с которыми я встретился у себя по приезде, упомянул ему, между прочим, и о том, что недавно пришлось мне запретить на две недели диакона Благоволина (которого он давным-давно знал) за общение, хотя и не злостное, с обновленцами.
Рассказал, как и что: все обстоятельства дела, хоть и незначительного, но для меня лично тягостного и неприятного по чувству любви моей к этому прекрасному и смиренному человеку.
Святейший внимательно слушал все подробности, склонив голову и смотря сосредоточено вниз, видимо не пропуская ни единого слова и что-то обдумывая.
Когда же я кончил свой рассказ, он молчал. А после небольшой паузы, не совсем для меня приятной, посмотрел на меня укоризненно и произнес тихо-тихо, но твердо и наставительно:
– Вы бы лучше его в архиереи готовили!..
И сокрушенно покачал головой. А я смутился.
Было это уже давно, незадолго до кончины Святейшего, но и сейчас помню хорошо эту нашу беседу.
Епископ Вениамин (Милое)
После живоцерковства уже Святейшим Патриархом Тихоном стала проводиться в церковную практику реформа стиля. Предполагалось даты церковных праздников соотнести с государственным григорианским счислением времени. Народ противился новому церковному стилю. Я специально ездил к Патриарху открыть положение дела в нашей церковной общине. Со словами: «Отца надо слушаться» Святейший потрепал меня по щеке и не дал разрешения остаться при старом стиле. Он и не мог дать подобной льготы, так как местом обнародования распоряжения о введении нового стиля в Русской Церкви был Покровский монастырь. Неповиновение Патриарху в данном случае подвергало меня опасности быть запрещенным в священнослужении. Каждый день ожидал я в течение почти года официального указа о своем запрещении, служил ежедневно после литургии молебны с акафистом Боголюбской иконе Божией Матери, пока гроза не миновала ввиду отмены нового стиля повсеместно по Церкви.
Несомненно, благодатной и святой следует признать душу покойного Святейшего Патриарха Тихона. Его отличали легкость молитвы за богослужениями, чуждая всякой искусственной напряженности, юношеская подвижность и быстрота движений при свойственных Патриарху сановитости и величии, светлость одухотворенного лица. Он чем-то напоминал святителя Московского Алексия. Служебные нужды нередко приводили меня к Святейшему. В обращении с посетителями он обнаруживал удивительную простоту, очаровывал всех небесной добротой и поразительной снисходительностью к недостаткам своей паствы. Мне он неизменно повторял: «Надо все терпеть: скорби очищают человека». Предполагал сделать меня своим викарием. Лишь мой отказ от лестного назначения воспрепятствовал моему перемещению в Сергиев Посад на викариатство. Господь судил мне послужить Святейшему уже по его кончине: я нес пред гробом то Евангелие, которое по нему читали три дня до погребения.
Священномученик Кронид (Любимов)
Из жизни ныне здравствующего Святейшего Патриарха Тихона
Когда на Всероссийском Соборе окончательно был решен вопрос, чтобы на Святой Руси быть Святейшему Патриарху тотчас же и было постановлено Собором избрать трех кандидатов в Патриарха и избраны были: архиепископ Антоний (Храповицкий) Харьковский, архиепископ Арсений (Стадницкий) Новгородский и митрополит Московский Тихон. Когда я возвратился из заседания Собора, то вслед за мной прибыл и отец протоиерей, член Святейшего Синода и Собора Александр Петрович Рождественский, и мы сели за трапезу. Он мне и говорит: «Неужели на самом деле сбудутся наши юношеские предсказания о Высокопреосвященнейшем Тихоне? Когда мы с ним учились в семинарии, мы его звали не иначе, как архиереем; а когда он перешел в академию, стали звать Патриархом». 5 ноября 1917 года предсказание товарищей Высокопреосвященнейшего Тихона исполнилось: затворником Зосимовой пустыни иеромонахом о. Алексием в храме Христа Спасителя после литургии и молебна был вынут жребий на Патриарший Престол с именем Высокопреосвященнейшего Тихона, митрополита Московского.
И так устами благонравных юношей, исполненных непритворной искренней любви к своему другу юности, будущему Патриарху был как бы предуказан за его смирение и чистоту сердечную тот высокий сан, которого чаяли русские люди и о котором, конечно, менее всех думал сам смиренный святитель. Что это так, могу подтвердить следующим случаем. Когда на Соборе обсуждение вопроса о Патриаршестве близилось к концу, однажды после доклада о лаврских делах в разговоре я как-то невольно говорю ему: «Вопрос о Патриаршестве скоро решится, и мы будем голосовать за Вас, Ваше Высокопреосвященство». Надо было видеть искренний его испуг. Он быстро встал и сказал мне: «Что ты, что ты говоришь? Господь с тобою! Я сего не желаю и не думаю, да и кроме меня есть много более меня достойных святителей, которые с достоинством послужат в столь великом сане». В этих словах будущего Патриарха слышались такая чистота, смирение и искренность, что я невольно в глубине души почувствовал, что я оскорбил его святое христианское смирение, поклонился ему, прося прощения за свою словоохотливость, пользуясь его ангельской добротой.
