Нина Демурова - Льюис Кэрролл
В суровой академической атмосфере, царившей в Оксфорде, Чарлз Доджсон не раз вспоминал родной дом и многочисленных братьев и сестер, окружавших его. Ему не хватало их общества, которое так много значило для него. В пору жизни в Дарсбери и Крофте он привык беседовать с ними, придумывать для них разные игры и развлечения, всячески их опекать, заботиться, ухаживать за ними во время болезни. В Оксфорде, где у него было много добрых знакомых и друзей, ему не хватало общения с детьми — искреннего, естественного. Гораздо позже, 13 ноября 1881 года, он записал в дневнике, что устал от людей, встречаемых в модных гостиных, «скрывавших все чувства, которые, возможно, существовали под непроницаемой маской общепринятого спокойствия».
Он легко знакомился с детьми своих оксфордских друзей и коллег, благо все в Оксфорде знали друг друга. С детьми он становился самим собой, их непосредственность и искренность освежали его; когда он играл с ними, было ясно, что он полностью погружается в игру и она увлекает его так же, как и их. Его племянница Ирен Доджсон годы спустя вспоминала, как он сидел рядом с ней на ковре и с увлечением разглядывал великолепного медведя, который открывал и закрывал рот, когда говорил. Подобно детям Чарлз любил шутки, розыгрыши, спектакли, шарады и всевозможные выдумки. Он радовался всяким новинкам вместе с детьми; заводные игрушки он мастерски разбирал и чинил, когда в этом была нужда.
Среди юных друзей Кэрролла были и мальчики, но девочек было значительно больше. Современников это не удивляло. В ту пору в Англии в кругах, к которым принадлежал Кэрролл, был распространен культ ребенка, в особенности девочек, которые в глазах викторианцев были нежными и безгрешными созданиями, близкими к ангелам Божьим. Еще на рубеже XVIII и XIX веков этот взгляд на детство нашел выражение в «Песнях невинности» и «Песнях опыта» великого английского поэта и художника Уильяма Блейка, которого Кэрролл высоко ценил, а также в поэзии романтиков XIX столетия, произведениями которых он зачитывался подростком.
Отношение Кэрролла к его маленьким друзьям было глубоким и искренним. «Чтобы понять натуру ребенка, — писал он матери одной из своих юных знакомых, — нужно немало времени, особенно если видишь детей всех вместе да еще в присутствии старших. Не думаю, что те, кому довелось наблюдать их только в этих условиях, имеют представление о том, насколько прелестен внутренний мир ребенка. Я имел счастье общаться с ними наедине. Такое общение очень полезно для духовной жизни человека: оно заставляет убедиться в скромности собственных достижений по сравнению с душами, которые настолько чище и ближе к Господу».
В наше время, охочее до сенсаций определенного рода, говоря о девочках, с которыми дружил Кэрролл, часто вспоминают о набоковских «нимфетках». Такой взгляд был бы грубым искажением истины. Есть документы, решительно опровергающие эту версию: его удивительная переписка с детьми и их родителями, в которой скрупулезно обсуждались все детали прогулок, визитов, «безумных чаепитий», пикников или поездок в театр, отмеченные крайней щепетильностью, а также воспоминания всех, кто его знал, включая его юных подружек и их родных. Все они, без единого исключения, тепло вспоминают «мистера Доджсона».
Кэрролл не любил говорить о себе, но однажды, спустя годы, поведал молодому коллеге Артуру Гёрдлстоуну, чем для него были дети. Как-то Гёрдлстоун зашел к нему вечером. Кэрролл выглядел усталым, но, когда гость похвалил фотографию младенца, стоявшую на пюпитре для книг, он оживился и сказал: «Это ребенок моей приятельницы». Гёрдлстоун записал: «Он сказал, что в обществе совсем маленьких детей мозг его наслаждается отдыхом. Если он слишком напряженно работал, игра с детьми действует на его нервную систему как настоящий освежающий бальзам». Гёрдлстоун признался, что не понимает детей, и спросил, не скучает ли Кэрролл с ними. «Во время нашей беседы он в основном стоял, но когда я задал ему этот вопрос, он внезапно сел. „Они составляют три четверти моей жизни, — сказал он. — Я не понимаю, как кто-то может скучать в обществе маленьких детей. Думаю, когда вы будете постарше, вы это поймете, — надеюсь, что поймете“».
Коллингвуд писал, что Кэрролл любил играть с детьми, учить их; ему нравилась их внешность, но их души его привлекали еще больше.
Среди первых «детских друзей» (child-friends) Чарлза были дети членов оксфордских колледжей, а также те, с кем он знакомился во время поездок и отдыха на море. В первом из сохранившихся дневников мы находим упоминание о «трех милых крошках» некой миссис Крошей, с которыми он познакомился в Тайнмауте (Tynemouth). «Мне особенно понравилась старшая из них, Флоренс, у нее чудесные манеры; лицо у нее замечательное, хотя она и не хорошенькая; не исключено, что она вырастет в красавицу-брюнетку», — записывает Чарлз в дневнике 21 августа 1855 года. А спустя месяц он отмечает, что познакомился в Уитбёрне с Фредерикой (Фредди, как ее называли дома) Лидделл, племянницей ректора Крайст Чёрч, «одной из самых прелестных детей, которые я когда-либо встречал: она выглядит невинной и нежной, а не бездушной куклой-красоткой». Спустя месяц он делает в дневнике запись о знакомстве с ее младшей сестрой, маленькой Гертрудой, показавшейся ему «еще милее, чем моя любимица Фредди».
Дерек Хадсон замечает, что Кэрролла как художника привлекали красивые дети, и в этом смысле семейство ректора Лидделла занимало особое место: все дети были очень хороши собой. Первым из детей ректора, с которым свел знакомство Чарлз, был его старший сын Генри, которого все называли Гарри. 16 марта 1856 года Чарлз записал в дневнике: «Подружился с маленьким Гарри Лидделлом (я познакомился с ним у лодочного причала на прошлой неделе); это самый красивый мальчик из тех, кого я знаю». Кэрролл хорошо греб и учил своего юного приятеля гребле. Он предложил также заниматься с Гарри математикой, но миссис Лидделл не сочла это нужным и отказала ему под предлогом, что «это займет слишком много времени». Впрочем, потом она всё же согласилась на это предложение, возможно, не без влияния ректора. Кэрролл отметил в дневнике, что Гарри «соображает неплохо, но знает на удивление мало». Занятия продолжались недолго, поскольку математикой Гарри не очень увлекался — гораздо интереснее для него были прогулки и беседы с новым другом.
Кэрролл познакомился и со старшей дочерью ректора Лориной Шарлоттой, которую домашние звали Иной. 25 апреля 1856 года Чарлз вместе с Саути сделал попытку сфотографировать собор Крайст Чёрч из ректорского сада, где в это время играли три дочери Лидделла. «Мы быстро подружились с ними и попытались сгруппировать их на первом плане, но они все время крутились», — записал Чарлз в дневнике. Алисе Лидделл в то время было без малого четыре года (она родилась 4 мая 1852-го). Старшей сестре Лорине было семь лет, а младшей, Эдит, — всего два. Хотя ни собор, ни детей снять не удалось, эта первая встреча с девочками Лидделл, по-видимому, произвела впечатление на Чарлза. Он записал в дневнике: «Я отмечаю этот день белым камешком». Этой формулой, заимствованной у древних римлян, он обозначал исключительные события.
