Гарри Каспаров - Безлимитный поединок
Комментируя эту партию, Авербах отмечал: «Дебютная эрудиция Каспарова, его поистине академические знания производят впечатление. Но еще больше поражает его постоянная исследовательская работа в области дебюта, стремление быть по меньшей мере на шаг, а то и на два впереди «официальной» теории. Может быть, именно поэтому в последних партиях матча прослеживается тактика Карпова уходить в сторону от стандартных схем, от хорошо изученных, проторенных путей…»
Это была стратегически цельная партия, доставившая мне творческое удовлетворение. Но главное — выигрыш 19-й партии сделал очень реальными шансы на общую победу в матче. Победу, о значимости которой трудно было даже подумать…
Как нелегко играть с грузом этих новых, внезапно нахлынувших чувств, я в полной мере ощутил в следующих встречах.
В 20-й партии я вновь сделал свой секретный ход на доске. Публика опять неистовствовала, но на этот раз была ничья: после изнурительной девятичасовой борьбы, продолжавшейся 85 ходов. Даже заместитель Кампоманеса венесуэлец Рафаэл Тудела не удержался от комментария: «Каспаров значительно вырос со времени прошлого матча. Без сомнения, он полностью владеет собой. Его прежние слабости, связанные с чрезмерной эмоциональностью и молодостью, исчезли. С другой стороны, Карпов, кажется, страдает от какого-то психологического дискомфорта. Думаю, что счет 5:0 не выходит у него из головы».
После этой партии положение Карпова стало катастрофическим. А мне не давала покоя неотвязная мысль, что в оставшихся четырех встречах мне нужны всего три «половинки», три ничьи. Задача казалась не столь уж и трудной, ведь даже черными я совсем не обязан был проигрывать — последний раз это произошло полтора месяца назад!
Но близость победы начала затуманивать мое сознание. В результате я упустил выигрыш в 21-й партии. Многие удивились, что при доигрывании я довольно быстро согласился на ничью, хотя имел ощутимое преимущество. Но дело в том, что уже в ходе доигрывания я обнаружил «ляп» в своем домашнем анализе. Расстроенный этим (и вспомнив о двух очках перевеса!), я не стал продолжать игру. Шанс завоевать 12-е очко был очень реален, и вполне понятное разочарование повлияло на мое настроение.
Перед 22-й партией Карпов взял свой последний тайм-аут, прекрасно понимая, что ничья в ней равносильна поражению в матче.
И ему удалось сократить разрыв в счете. В цейтноте я сделал две импульсивные ошибки, что стоило мне партии. В сущности, меня парализовало огромное чувство ответственности за каждое принимаемое решение. Промах в предыдущей партии стоял перед глазами. Это сделало меня слишком осторожным, что и привело к цейтноту. Но надо отдать должное Карпову: в критический момент матча он доказал, что у него стальные нервы.
Это поражение диктовало мою тактику в следующей, 23-й партии: обеспечить себе ничью, избегая малейшего риска. С этой задачей я справился.
Хорошо, что мама вела записи, и я могу сейчас вновь вернуться в те дни — последние дни моего претендентства. Накануне 24-й партии я сказал маме: «Перед первым матчем я думал, что играю с сильным шахматистом, и только спустя год понял, что играю с целой эпохой шахмат. А победить можно, лишь взяв все лучшее и сделав новый качественный шаг вперед, превзойдя эту эпоху, открыв новую».
Утром 9 ноября мама разбудила меня со словами: «Три года назад в этот день ты сыграл одну из своих лучших партий на Олимпиаде в Люцерне. Помнишь? Ты выиграл черными у Корчного и получил в итоге свой первый «Оскар». Это хорошая примета».
Итак, все должно было решиться в последней партии. От ее результата зависела судьба всего беспримерного в истории шахмат марафона из 72 партий. Такие поединки, представляющие ни с чем не сравнимую ценность в жизни шахматиста, имеют собственные законы борьбы. Когда всего один ход может решить вопрос «быть или не быть», трудно сохранять абсолютную ясность мышления. Невозможно избавиться от мысли, что один неверный ход может оказаться роковым, ведь дальше поправить ничего уже не удастся — эта партия последняя в матче!
В таких экстремальных ситуациях, когда соперники играют на пределе нервных возможностей, многое, если не все, решает психологическая подготовленность, настрой на игру. Побеждает тот, кто оказывается хладнокровнее, расчетливее, увереннее в себе.
Конечно, задача Карпова в 24-й партии была сложнее — его устраивала только победа. А из опыта шахматных соревнований мы знаем, что игра по заказу на выигрыш в последней партии почти всегда оказывалась безуспешной. Однако в подобных случаях теория вероятности не может служить гарантией — всегда рискуешь оказаться тем самым исключением, которое подтверждает правило…
Определение стратегии на решающий поединок было для меня серьезной проблемой. Прямолинейная игра на ничью, как известно, чревата большими опасностями, к тому же отнюдь не соответствует моим шахматным воззрениям. Поэтому, отбросив все колебания, я решил не уклоняться от принципиальных продолжений, принять открытый бой. А в том, что соперник пойдет вперед, можно было не сомневаться.
Карпов остался верен своему излюбленному построению против сицилианской защиты, даже несмотря на то, что до сих пор оно ему радости не приносило. Возможно, на его выбор повлияла партия Соколов — Рибли из турнира претендентов в Монпелье, который по времени совпал с нашим матчем. Карпов решил, что энергичный, атакующий план Соколова соответствует духу последней, решающей партии. Мы были к этому готовы и тоже изучали партию, понимая, что в создавшейся ситуации она может приглянуться сопернику.
Но когда дошло до дела, Карпов не смог решиться пусть на рискованную, но подлинно атакующую игру. Он пытался выиграть, отказавшись от форсирования событий. Даже в критические моменты Карпов не может изменить своему характеру: он всегда должен играть «по-карповски» — усиливать позицию, а не искать развязку. Вероятно, в глубине души он не был уверен в правильности атаки на королевском фланге и поэтому не мог вести ее смело и твердо. Когда же я поставил ладью на е7, чем на первый взгляд вроде бы преследовал весьма скромную цель, Карпов долго колебался — думаю, уже здесь он что-то почуял. В сущности, это был самый оригинальный и самый трудный ход в партии, после чего атака белых стала выдыхаться.
Незадолго до этого в коридоре, который вел в комнаты отдыха, я заметил плакат с надписью: «Анатолий Евгеньевич, поздравляем с победой!». Но это имело обратный эффект — совсем не тот, на который эта заготовка была рассчитана.
Я кружил по сцене, а Карпов большей частью спокойно сидел за столиком. На 31-м ходу он отверг возможность форсировать ничью — ему была нужна только победа. Но через пять ходов Карпов грубо ошибся и на 42-м, казалось, оцепенел.
