Николай Горностаев - Мы воевали на Ли-2
И вдруг — гибель Паши Щербины. В полк мы пришли одновременно, только он — борттехником. Этот здоровяк на диво хорошо знал Ли-2. Настолько хорошо, что ему очень хотелось стать полновластным хозяином машины. Он таскал за собой книги, учился, приглядывался к работе лучших летчиков. И добился своего — стал командиром экипажа. Откуда только у него брались силы?
Около ста вылетов было у него на боевом счету. Но погиб он не в небе. На земле. Когда произвел посадку в районе Вилейки и началась разгрузка, на опушку леса вдруг вырвались фашистские танки. Так уж вышло, что пути отхода разбитого танкового батальона и самолета Паши Щербины скрестились. На войне непредвиденного много. Ли-2 был расстрелян. Экипаж успел покинуть машину, но не сумел уйти от смерти. Эх, Паша, Паша… Не уберегла тебя земля, небо было к тебе добрее.
А война шла своим чередом. Да и что ей смерть одного экипажа тихоходного воздушного грузовика?
Из Боровой, Борисова, Приямина, Лиды, Гомеля на аэродромы и площадки у Сморгони, Русского Села, Речицы, Хлопинечей, Хожуева, Барановичей товарищи Щербины перебросили 122 тонны горючего и более 100 тонн боеприпасов.
Милюков нашел меня в каптерке у старшины Ивана Ивановича Савенкова. Я подбирал себе новые сапоги. У старых отвалилась подметка.
— Пошли, старший лейтенант, на построение полка!
— Что случилось? Вылет через полчаса… А случилось то, что приказом наркома oбороны СССР от 27 мая 1944 года 102-му авиационному Краснознаменному полку Авиации дальнего действия было присвоено наименование Керченский за образцовое выполнение заданий командования и отличие в боях за город Керчь и Крым. Указ зачитал заместитель командира полка А. Г. Павлов. Когда отгремело: «Служим Советскому Союзу!», он же сообщил об открытии второго фронта в Европе. Родин, стоявший рядом, сдвинул пилотку с затылка на нос:
— Удосужились, союзнички. Могли бы и раньше поторопиться…
Что ж, в сорок первом или в сорок втором эта весть вызвала бы подлинную радость. Теперь же… Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.
Фронт уходил на запад. Приказом Верховного Главнокомандующего всему личному составу Авиации дальнего действия, в том числе и нашему 102-му полку, была объявлена благодарность за участие в прорыве обороны противника в районе юго-западнее города Жлобина и за участие в освобождении Минска. 885 самолетов мы подготовили за эти дни к боевой работе, 637 самолето-вылетов было сделано на них. И не вина молодых летчиков в том, что, находясь в полной боевой готовности, им приходилось оставаться на земле, с тоской глядя, как улетают более опытные экипажи за линию фронта. Дожди, грозы, туманы не давали им выхода в небо.
885… Я думаю об этой цифре и удивляюсь самому себе. Неужели мы смогли это сделать? При нехватке специалистов в ПАРМ-10, испытывая вечную нехватку запчастей и агрегатов, в дождь, жару, днем, ночью… Нет, все-таки человек способен на невозможное.
Мои размышления прервал Кузьма Родин. Он озабоченно тащил к своему Ли-2 гармошку. Парень находчивый, неунывающий и в работе, и без нее, он знал несчетное количество частушек, которыми веселил нас в самые тяжелые минуты.
— Кузьма, — окликнул я его. — На концерт?
— Слухи ходят, перелетать скоро, — он подмигнул мне и улыбнулся. — Вот я и загружаю барахлишко заранее.
Как всегда, солдатский телеграф сработал точно. И вот уже на автомашины нашего БАО 1028 грузим краны, подъемники, запасные двигатели и снятые для ремонта воздушные винты, а в самолеты — имущество полковой каптерки. Последний раз обедаем в столовой Ново-Ропска и поэскадрильно улетаем. Мелькнул под крылом молодой дубняк, заросли кустов в балке, где распевали соловьи… Курс — на запад.
Видимость «миллион на миллион». Ясное голубое небо надежно держит Ли-2, с небольшой высоты отлично видны леса, поля, реки. Днем, да еще на низких высотах, летать приходится мало, и потому мы с жадностью вглядываемся вниз.
Я пробираюсь в кабину к летчикам. Штурман капитан Н. Ф. Абрамов молча, недвижным взглядом смотри вперед. Лишь ходят желваки под туго натянутой коже обветренного лица. Я вдруг вспоминаю, что родом он из Витебска, что летим мы над его родной землей. С апреля сорок второго он воюет в полку и вот — дошел до своего порога.
То слева, то справа, то прямо по курсу вырвется на миг из плена лесов деревенька, хутор, городок и пропадет под машиной. Уйдет навсегда из поля зрения, но останутся в памяти пепелища, печные трубы на местах домов, завалы кирпича там, где были улицы… Абрамов теребит в руках не зажженную папиросу, табак сыплется из нее, сыплется… Поворачиваюсь и иду назад. Милюков, сидящий со мной у одного иллюминатора, изредка бросает: «Днепр… Друть… Березина…»
Подходим к Докудову. Вьется знакомая по карте железная дорога из Борисова в Смоленск. Снижаемся. Чуть слышная посадка, рулим к стоянкам, подготовленным переброшенными сюда раньше механиками по вооружению.
Командир нашей 2-й эскадрильи Герой Советского Союза майор Т. К. Гаврилов обходит машины, принимает доклады командиров экипажей о выполнении перелета. Мы стоим последними.
— Одной машины недосчитались, — подводит итог Тимофей Кузьмич, — Крайнев прямо, на взлете подломался, будь ты неладен. А ночью — боевой вылет. Сумеем подготовить самолеты, Горностаев?
— Если нужно, значит, подготовим, — без особой радости в голосе отвечаю я. — Хотя имущество еще в ящиках.
— А вы побыстрее развьючивайте своих «лошадей». На взлете у Ли-2 командира отряда старшего лейтенанта Г. П. Крайнева разрушилось колесо шасси. Машину развернуло, она провалилась в воронку. Повреждена консоль крыла, погнуты лопасти винта. Надо лететь ремонтировать. Что ж, бывает и так: не успеешь разгрузиться — вези назад то, что тащил за десятки и сотни километров. Грузим в самолет крыльевые подъемники, собранное колесо, разобранный воздушный винт, баллоны со сжатым воздухом. Си-47 берет курс на Бровичи. На его борту механики, моторист, специалисты из ПАРМ-10 под командой инженера эскадрильи капитана А. М. Лопаткина. К борттехнику И. П. Казачкову вылетела «скорая помощь». Работы там суток на трое…
Привычная суета первых дней улеглась. В конце третьего и начале четвертого года войны долго задерживаться в одной точке не приходится. Паши войска гонят врага. Частые переброски с места на место уже стали привычными, и потому обживаемся на одном аэродроме быстро.
Вокруг лежат небольшие болота, зеленеют перелески, рыжеют песчаной почвой поля. На них кое где зреет лен, картофель, овес. Поблизости находится деревушка, в которой почти не осталось жителей. Лишь изредка увидишь старуху в лаптях или кого-нибудь из ребятишек. Что стар, что мал неразговорчивы, замкнуты. Волей-не-волей читаешь в их глазах вопрос: «Как же это могли случиться, что вы ушли, а мы остались здесь, под фашистом?!» Может, и нет того вопроса, но чудится он каждому, жжет душу.
