Александр Ушаков - Лавр Корнилов
Главным консультантом Керенского по военным вопросам стал его шурин, полковник (позднее — генерал-майор) В.Л. Барановский. Прежде он занимал скромную должность в управлении генерал-квартирмейстера, но в начале мая был отозван в столицу и назначен главой личной канцелярии (кабинета) военного министра. Керенский писал о нем в своих воспоминаниях: «Полковник Барановский ежедневно докладывал мне о текущих событиях, следил за назначениями в Ставке и держал меня в курсе событий, которые происходили в Петрограде во время моих частых поездок на фронт»{262}. Недоброжелатели называли Барановского «нянькой», «телогреем» Керенского. Но Барановский не отличался сильным характером, да и сам не имел таких знакомств среди генералитета, чтобы быть по-настоящему полезным.
Керенский попытался найти опору в группе сравнительно молодых офицеров (большей частью в полковничьих чинах), так называемых «младотурок», привлеченных к работе еще Гучковым. Из их среды он выбрал себе товарищей (заместителей), один из них — генерал П.А. Половцев — стал преемником Корнилова на посту главнокомандующего Петроградским округом. Но и от «младотурок» Керенский всегда рисковал получить удар в спину. К слову сказать, история с «Керенским на белом коне», упомянутая в приведенных выше есенинских строках, имела место в действительности. В июне 1917 года новый военный министр задумал организовать в Павловске смотр местного гарнизона. Половцев убедил его в том, что объезжать строй нужно непременно верхом. Керенскому привели огромного белого коня, на котором некогда ездил царь. В воспоминаниях Половцева эта картина описывается так: «Он взгромоздился в седло и, взяв в руки мундштучный повод с одной стороны и трензельный с другой, поехал по фронту. В то время как один конюх следовал пешком у головы лошади, по временам давая ей направление, а другой бежал сзади, вероятно с целью подобрать Керенского, если он свалится. Рожи казаков запасной сводно-гвардейской сотни не оставили во мне никаких сомнений относительно впечатления, произведенного объездом»{263}.
«Революционный министр» обладал властью куда большей, чем была у военного министра императорской России. В мировую войну глава военного министерства отвечал в первую очередь за снабжение армии. Все важнейшие назначения производились приказом Верховного главнокомандующего. Иначе и быть не могло в ту пору, когда эту должность занимали великий князь Николай Николаевич, а потом и сам царь. Ситуация изменилась уже в первые дни революции. Начало новой практике положил Гучков, задумавший провести чистку высшего командного состава. Но Гучков хотя бы знал значительную часть старших генералов, Керенский же дотоле вряд ли был знаком с кем-то из них. Его поступки подчас производят впечатление то ли полной некомпетентности, то ли поражающей наивности.
Именно так выглядят обстоятельства назначения Брусилова на пост Верховного главнокомандующего. В середине мая Керенский, только что вступивший в обязанности военного министра, выехал на фронт. Далее следует процитировать воспоминания самого Керенского, потому что другими словами необходимых нюансов не передать. «Возвращаясь в закрытой машине из поездки по Юго-Западному фронту, мы с Брусиловым попали в небывало сильную грозу. Не знаю почему, но именно в этот момент, когда в окна машины барабанил дождь, а над головой сверкали молнии, мы ощутили какую-то взаимную близость. Разговор наш приобрел неофициальный и непринужденный характер, как водится у старых друзей… Я поделился теми трудностями, с которыми столкнулось правительство в своих отношениях с левыми политическими кругами. Брусилов же рассказал о том огромном уроне, который нанесла армии изжившая себя бюрократическая система управления, об оторванности многих высших офицеров от реальной жизни»{264}. Задумаемся — задушевного разговора достаточно для того, чтобы воюющая армия, к тому же находящаяся в критическом положении, сменила главнокомандующего.
Большая часть назначений Керенского по военному ведомству носила характер случайный. Он вынужден был либо доверять рекомендациям посторонних людей, либо полагаться на свою «гениальную» интуицию. И то и другое его часто подводило. Ситуация с выдвижением Корнилова тоже в какой-то мере носила случайный характер. Но именно в какой-то мере. В данном случае дело обстояло сложнее, потому что Корнилов в июле 1917-го был уже не просто одним из многих генералов, но постепенно превращался в политическую фигуру.
ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ
К середине июля 1917 года обстановка на основных фронтах по-прежнему оставалась напряженной. В Галиции немцы и австрийцы продолжали теснить русские войска, и, хотя паника первых дней улеглась, конца отступлению было не видно. В этой ситуации Керенский назначил на 16 июля совещание в Ставке для выработки неотложных мер. Чрезвычайный характер этой встречи подчеркивался участием в ней отставных военачальников. Персональные приглашения получили М.В. Алексеев и бывший главнокомандующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский.
Брусилов от своего имени пригласил на совещание генералов В.И. Гурко и А.М. Драгомирова. Еще недавно они командовали соответственно Западным и Северным фронтами, но были смещены по настоянию Керенского. Вопрос об их участии спровоцировал неприятный инцидент. Узнав о приглашении Драгомирова и Гурко, Керенский заявил категорический протест. Брусилову пришлось спешно посылать телеграммы, отменяя свое приглашение. Генерала Гурко телеграмма не нашла, он прибыл в Ставку, но демонстративно не был допущен на заседания.
Еще одна скандальная история произошла непосредственно в день заседания. Поезд Керенского должен был прибыть в Могилев в полтретьего дня, но появился на станции на час раньше. В это время Брусилов слушал доклад своего начальника штаба генерала А.С. Лукомского. Брусилов решил не прерывать встречу и послал на вокзал своего генерала для поручений сообщить, что главнокомандующий извиняется и будет ждать премьер-министра в час, назначенный для начала заседания. По словам очевидцев, это вызвало страшное возмущение Керенского. Он почти кричал своим спутникам, что при царе генералы такого себе бы не позволили, что Брусилов еще недавно заискивал перед ним, а теперь позволяет себе игнорировать главу правительства.
Через полковника Барановского Керенский потребовал, чтобы Брусилов немедленно явился к нему в вагон. Брусилов вспоминал: «Когда я вошел в вагон министра, он мне лично не высказал своего неудовольствия и упреков не делал, но сухое, холодное отношение сразу же почувствовалось. Он потребовал доклада о положении на фронте, что я немедленно вкратце исполнил… Подробно говорить я не мог, ибо время приближалось к 4 часам, а заседание было назначено на 3 часа. Нас ждали, и я принужден был задать вопрос: не благоугодно ли ему будет отложить заседание или поторопиться ехать? На последнее он согласился, и мы поехали в генерал-квартирмейстерскую часть, где все чины совещания уже были собраны»{265}.
