Степан Крашенинников - Описание земли Камчатки
Другой род весьма мал и водится в домах обывательских, бегает без всякого страха и кормится кражею. Третий род такое имеет сродство, как трутень между пчелами: ибо оный ничего для себя не запасает, но крадет корм у первого рода, то есть тегульчичей, которые живут по тундрам, лесам и высоким горам в превеликом множестве.
Норы у тегульчичей весьма пространны, чисты, травою выстланы и разделены на разные камеры, из которых в иной чистая сарана, в иной нечищеная, а в иных иные коренья находятся, кои собирают они летом для зимнего употребления с отменным трудолюбием и в ясные дни, вытаскивая вон, просушивают на солнце.
Летом питаются ягодами и всем, что на полях получить могут, не касаясь до зимнего запаса. Нор их другим образом сыскать не можно, как токмо по земле, которая над норами их обыкновенно трясется.
Из коренья и других вещей примечены в норах их сарана, корень скрипуна-травы (Anacampseros vulgo faba crassa)[241], завязной (Bistorta)[242], шеламайной, сангвисорбин[243], лютики[244] и кедровые орехи, которые камчадалки вынимают у них осенью с радостию и великими обрядами.
Помянутые мыши сие имеют свойство достойное (буде правда) примечания, что с места на место, как татары кочуют, и в известные времена из всей Камчатки на несколько лет в другие места без остатка отлучаются, выключая дворовых, которые там неисходно бывают.
Выход их с Камчатки тамошним жителям весьма чувствителен: ибо оным, по мнению камчадалов, предвозвещаются влажные летние погоды и худой звериный промысел. Напротив того, когда мыши на Камчатку возвращаются, то жители хорошего года и промысла несомненно надеются и для того рассылают всюду известия о мышином приходе, как о деле великой важности.
С Камчатки отлучаются мыши всегда весною, собравшись чрезвычайно великими стадами, путь продолжают прямо к западу, не обходя ни рек, ни озер, ни морских заливов, но переплывают их, хотя с великим трудом и гибелью, ибо многие, утомившись, тонут. Переплыв за реку или озеро, лежат на берегу, как мертвые, пока отдохнут и обсохнут, а потом продолжают путь свой далее.
Вящая им опасность на воде случается, для того что глотают их крохали и мыкыз-рыба[245]; а на сухом пути никто их вредить не будет: ибо камчадалы хотя их и находят в помянутом утомлении, однако не бьют, но наипаче стараются всеми мерами об их сохранении. От реки Пенжины ходят они в южную сторону и в половине июля бывают около Охоты и Юдомы.
Иногда стада их так многочисленны примечаются, что целые два часа дожидаться надобно, пока оные пройдут. На Камчатку возвращаются они обыкновенно в октябре месяце, так что довольно надивиться нельзя прохождению малых оных животных в одно лето чрез столь дальнее расстояние, так же согласию их в пути и предведению погод, которыми к странствованию побуждаются.
Камчадалы рассуждают, что когда мышей на Камчатке не видно, тогда они за море для ловли зверей отъезжают, а за суда их почитаются раковины, которые видом походят на ухо и по берегам в великом множестве находятся; чего ради и называют их байдарами мышиными.
Еще и сие о мышах сказано было мне от камчадалов, будто они, отлучаясь из нор своих, собранный корм покрывают ядовитым кореньем, для окармливания других мышей, корм их похищающих. И будто мыши по вынятии из нор их зимнего запаса без остатка от сожаления и горести давятся, ущемя шею в развилину какого-нибудь кустика; чего ради камчадалы и никогда всего запаса у них не вынимают, но оставляют по нескольку, а сверх того кладут им в норы сухую икру в знак попечения об их целости.
Но хотя все означенные обстоятельства самовидцы утверждали за истину, однако оно оставляется в сомнении до достовернейшего свидетельства: ибо на камчатских сказках утверждаться опасно.
Собаки[246] у камчадалов за такой же нужный скот почитаются, как у коряков оленьи табуны, а в других местах бараны, лошади и рогатый скот: ибо они не токмо ездят на них, как на лошадях, но и платье по большей части из их кож носят.
Камчатские собаки от крестьянских собак ничем не разнствуют. Шерстью бывают они наибольше белые, черные, черно-пестрые и, как волк, серые, а красных и других шерстей примечено меньше. Впрочем, почитают их за самых резвых и долговечных в сравнении с собаками других мест, потому что они питаются легким кормом, то есть рыбою.
С весны, когда на них ездить больше не можно, всяк своих собак отпускает на волю, и никто за ними смотреть не старается; чего ради ходят они, куда угодно, и кормятся тем, что попадется. По тундрам копают мышей, а по рекам, так же как медведи, промышляют рыбу.
В октябре месяце каждый сбирает собак своих, привязывает у балаганов и выдерживает до тех пор, пока лишний жир сронят, чтоб легче были в дороге. Труд их с первым снегом начинается, и тогда вой их слышать должно денно и нощно.
Зимою кормят их опаною и рыбьими костями, которые нарочно для того летом запасаются. Опана варится для них следующим образом: в большее деревянное корыто наливается вода смотря по числу собак, подбалтывается вместо муки кислою рыбою[247], которая в ямах квасится, и черпается, как ил, ковшами. Потом кладется несколько костей или юколы и варится каленым каменьем, пока кости или рыба не упреют.
Сия опана лучшая и собакам самая приятная пища. Иногда делается опана и без кислой рыбы, которая, однако ж, не столько сытна, сколько прежняя. Но опаною кормят собак токмо к ночи, чтоб спали крепче и покойнее, а днем, когда на них едут, отнюдь не дают ее: ибо в противном случае собаки бывают весьма тяжелы и слабы.
Хлеба они не едят, каковы б голодны ни были. Охотнее в таком случае жрут они ремни, узды свои и всякий санный прибор и запас хозяйский, ежели им можно похитить.
Камчатские собаки, каковы бы ласковы к хозяевам своим ни были, во время езды весьма опасны. 1) Ежели хозяин с саней упадет и санки из рук опустит, то ни словами, ни криком их не остановить, но принужден бывает идти пешим, пока санки его или опрокинутся, или за что-нибудь зацепятся, так что собакам стянуть их не можно будет, чего ради в таком случае должно, за санки ухватясь, тащиться на брюхе, пока собаки обессилеют.
2) На крутых и опасных спусках с гор, особливо же на ре́ки, по большей части половина собак выпрягается, а в противном случае никак с ними совладать нельзя: ибо и у самых присталых появляется тогда удивительная сила, и чем место опаснее, тем они более на низ стремятся. То ж делается, когда собаки ощущают олений дух или слышат собачий вой, будучи от жилья не в дальнем расстоянии.
