Генрих Айнзидель - Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948
Только что объявили о покушении на жизнь Гитлера (20 июля. – Ред.) и неудавшемся мятеже генералов. Когда мы впервые услышали о покушении, нашему ликованию не было конца. Мне едва удавалось сдерживать рвущиеся наружу волнение и радость. Но со временем стало понятно, что Гитлер остался жив, что часть заговорщиков уже убита, а страной продолжает править гестапо. Не могу описать свои чувства. Все наши надежды на то, что Родине удастся освободиться своими силами, оказались похоронены!
Коммунисты тоже очень упали духом. Все они скучают по дому, куда им путь запрещен. И только один из сотни находит родину социализма настолько прекрасной, что даже не желает вернуться в Германию, но даже здесь ясно, что эти люди просто обманывают себя.
26 июля 1944 г.Из Москвы прибыл с визитом Хернштадт. Это один из все тех же холодных теоретиков, хотя его ум делает его более терпимым, чем люди типа Ульбрихта. Но его цинизм просто ставит в тупик. По его оценкам событий 20 июля, путч представлял собой лишь попытку правящего класса Германии избавиться от своей преторианской гвардии. Для того чтобы избежать революции, которая все равно неизбежна, они однажды сами призвали этих людей, чтобы затем стать их пленниками. Теперь по приказу королей тяжелой промышленности генералы собирались свергнуть Гитлера, чтобы расчистить себе путь к капиталистической демократии. Доказательства: устойчивые позиции, которые занимали в промышленности родственники Вицлебена, а также попытки заговорщиков установить контакты с западными союзниками.
Хернштадт пошел в своих заключениях дальше и пришел к тому, что неудача путча дала Гитлеру возможность продолжить войну, в которой он растратит все силы, которые можно использовать на то, чтобы сдержать наступление коммунизма в Европе. Западные державы думают, что Германия и Россия уничтожат друг друга, после чего они останутся победителями в этой войне. Например, Черчилль раз за разом саботировал открытие второго фронта в Европе. В 1943 году западные союзники начали наступление в Африке и Италии, а не во Франции, в надежде закрепиться на Балканах и не пустить туда Советский Союз. Но это привело к обратному результату. Это облегчило Гитлеру оборону Европы и продлило войну, одновременно дав Красной армии время на выход в Центральную Европу. И лишь когда стало ясно, что уже в этом году Советский Союз выйдет к границам Германии, Запад решился нанести решительный удар в Европе, несмотря на то что Германия по сравнению с прошлым годом стала сильнее. Если бы путч 20 июля удался, то все эти просчеты и их последствия оказались бы сглажены, а западные союзники получили бы неожиданный щедрый подарок. В то же время его провал ускорит приход коммунизма в Европу.
Возможно, этот анализ Хернштадта и верен. Я никогда не понимал, почему второй фронт не был открыт давным-давно. Еще весной 1942 года все штабы во Франции ежедневно с беспокойством ожидали высадки, настолько слабой была там наша оборона. К 1944 году позиции наших войск, конечно, успели укрепить, и, как было ясно из рассказов пленных, в 1944 году мы имели здесь гораздо более сильную группировку, чем в 1943 году. И все же злорадствовать по поводу неудачи путча только потому, что это облегчит путь коммунистам, на мой взгляд, было уж слишком.
Я спросил Хернштадта, как он может быть уверен в том, что заговорщики не привлекли в свои ряды представителей старого рейхсвера, которые всегда призывали к сотрудничеству с Россией. Он напустил на себя таинственный вид, но ничего не сказал. Потом я спросил его об отношении к Национальному комитету, который призывал как раз к акции, подобной путчу 20 июля.
– Это другое дело, – возразил он, – комитет контролируем мы, и в случае успеха оппозиции в Германии наше влияние там было бы обеспечено. Нам нужно было быть готовыми к подобным событиям и не пытаться изолировать себя от них.
Хернштадт уже не первый раз так откровенно раскрывал намерения центрального комитета партии. Несколько месяцев назад он заявил фон Франкенбергу, что рассматривает подобных ему людей лишь как временных союзников. Когда Франкенберг пожаловался на это коммунистам и русским, те ответили, что мнение Хернштадта отражает настроения лишь левого крыла партии и является уклоном от генеральной линии. Ведь коммунисты были «демократами», и каждый имел право на собственное мнение. Наверное, явное отсутствие у части коммунистов интереса к активизации нашей пропаганды на фронте можно было объяснить словами самого Хернштадта. Возможно, некоторые из них не заинтересованы в успешной деятельности комитета, который рассматривают лишь в качестве троянского коня, который можно будет использовать в случае, если верх станет одерживать некоммунистическое оппозиционное движение.
Конечно, это может быть лишь смелым предположением. Но, решительно двигаясь вперед, коммунисты вряд ли оглядываются на моральные принципы, чем становятся очень похожими на самых фанатичных наци. «Цель оправдывает средства» – вот их главный принцип. Они руководствуются лишь одним-единственным понятием чести – преданностью партии. Все этические нормы соизмеряются с целями партии, то есть являются весьма относительными. Или именно поэтому они становятся абсолютными?
В любом случае если их цели будут достигнуты, то придется в значительной мере пожертвовать такими понятиями, как самоуважение, честность, и тем, что у них называют «предрассудками». Человек как личность ничего не будет значить; он только инструмент, средство достижения цели. Но этой целью, окончательным результатом должно стать освобождение личности. Партия до сих пор старается набирать слушателей для антифашистской школы среди тех, кто стал коммунистом по убеждению, а не под давлением НКВД. Но это значит лишь то, что и в партии до сих пор сохраняются свои «предрассудки». Ведь, по их логике, здесь не должно быть никакой разницы, все должно подчиняться закону целесообразности.
«Мы – партийцы…» – заявил Хернштадт. Таким образом, и я включен в эту систему, некий инструмент с некоторыми недостатками. «Слишком слаб, слишком сентиментален, слишком эмоционален, слишком недисциплинирован» – вердикт наверняка будет таким. И все же Цайсер как-то заметил, что, высказывая свое мнение обо мне перед членами центрального комитета, он заявил, что когда-нибудь я смогу стать полезным членом партии. Из-за моих еретических взглядов на некоторые вопросы слушатели-антифашисты окрестили меня «феодалом-буржуа».
Если, несмотря ни на что, они не считают меня врагом, то только потому, что чувствуют, что я откровенен с ними. Для меня с самого начала было ясно, что нет никакого смысла притворяться и пытаться скрывать свои взгляды, если я с чем-то не согласен.
