Сергей Хмельницкий - Пржевальский
«И как не говорить мне о своем удивительном счастии! — пишет Пржевальский. — Опоздай мы днем выхода с роковой стоянки, или выступи днем позже, наконец пройди часом ранее или позднее по той долине, где встретили Егорова, — несчастный, конечно, погиб бы наверное. Положим, каждый из нас в том был бы неповинен, но все-таки о подобной бесцельной жертве мы никогда не могли бы вспомнить без содрогания, и случай этот навсегда остался бы темным пятном в истории наших путешествий».
Встреча в горах с заблудившимся Егоровым действительно была счастливой случайностью. Но не случайно за все время пяти своих путешествий, которые были полны лишений и опасностей, Пржевальский не потерял ни одного человека.
Начальником он был властным и требовательным, зато уж и заботливым. В каждом рядовом казаке, участвовавшем в экспедиции, Николай Михайлович видел товарища и был ему преданным другом, — черта совершенно необычная для полковника царской армии. Сам наделенный богатырским здоровьем, неутомимый, всегда нетерпеливо жаждавший все новых исследований и открытий, Николай Михайлович постоянно размерял ход экспедиции таким образом, чтобы его спутники не выбивались из сил, чтобы после одного трудного странствования они успевали отдохнуть и приготовиться к новому…
Перевалив через горы, путешественники по глинистым и солончаковым равнинам двинулись к озеру Курлык-нор. В стойбище курлыкского князя им нужно было прикупить продовольствия на дальнейший путь и нанять проводника в Тибет.
Когда Пржевальский в конце августа достиг западного берега озера, князь Курлык-бэйсе находился на противоположном берегу. Бэйсе приехал сам, чтобы повидаться со знаменитым путешественником.
Князь несомненно получил от богдоханских властей тайное приказание остановить экспедицию, так как, несмотря на пекинский паспорт, отказал Пржевальскому во всем — и в продовольствии и в проводнике.
Но князю не удалось остановить путешественника. Пржевальский так грозно настаивал на своем, что бэйсе, боясь (и совершенно напрасно), что русские вот-вот пустят в ход свои страшные ружья, перепугался и уступил. Бэйсе продал путешественникам продовольствие, баранов и даже юрту, — зато уж и содрал за все втридорога. Дал и проводника, — правда, не в Тибет (на это из страха перед властями он не решился), а только до стойбища соседнего князя — Дзун-засака.
Цайдамский князь Дзун-засак (в центре) и его приближенные. Рис. Роборовского.
Дзун-засак был старым знакомцем Пржевальского, он хорошо принял путешественника в 1872 году. Но теперь он несомненно получил такие же приказания, как и курлыкский князь.
«Подобно Курлык-бэйсе, — рассказывает Пржевальский, — Дзун-засак сразу начал отговариваться неимением людей, знающих путь в столицу далай-ламы. Конечно, это была явная ложь, так как из Цайдама в Тибет и обратно каждогодно ходят караваны богомольцев, и местные монголы служат для них проводниками».
Опять участь экспедиции, судьба научных исследований и открытий были отданы на произвол князька: согласится он или не согласится предоставить русским путешественникам проводника в Тибет? И опять Пржевальский — в глубине чужой страны, в страшной дали от родины — сумел настоять на своем.
Дзун-засак, не осмеливаясь один, на свою личную ответственность, решить вопрос такой государственной важности, послал за своим соседом Барун-засаком. После долгого совещания оба князя решили дать путешественникам проводника. «Словно из земли, — рассказывает Пржевальский, — вырос проводник, которого привели нам оба князя и рекомендовали как человека, хорошо знающего путь через Тибет».
Все коллекции экспедиции и весь лишний багаж Пржевальский оставил на хранение в Дзун-засаке.
12 сентября 1879 года караван выступил из Цайдама в Тибет. На пяти лошадях ехали Пржевальский, его помощники, препаратор и переводчик, на восьми верблюдах — казаки и проводник. Двадцать два верблюда шли под вьюками. Четыре верблюда были запасные.
Цайдамские монголы сулили русским путешественникам, отправлявшимся в Тибет, всевозможные беды: пугали и глубоким снегом, который, по местным приметам, должен был выпасть в Тибете в эту зиму, и болезнями, постигающими путников на непривычной высоте, и разбойниками, поджидающими караваны в горных ущельях. Дошел до Пржевальского также и слух о том, что тибетцы выставили отряд войск с целью не пустить чужеземцев в свою столицу.
«По обыкновению, — говорит Пржевальский, — мы мало придавали цены подобным стращаниям и пошли вперед с самыми лучшими надеждами на успех».
В ущелье реки Номохун-гол цайдамские правители сделали последнюю попытку остановить Пржевальского. В разбитую на привале палатку прибыл нарочный от Дзун-засака. Князь, зная охотничью страсть Пржевальского, усердно приглашал его устроить облаву на медведей, которых много будто бы появилось в окрестностях Дзун-засака. А кроме того, соблазнял путешественника каким-то новым, еще лучшим проводником, которого будто бы можно было найти в Тайджинерском хошуне (в западном Цайдаме).
«К великому, вероятно, огорчению Дзун-засака, — пишет Пржевальский, — мы не искусились ни Тайджинерским хошуном, ни интересными медведями и, передневав на Номохун-голе, направились вверх по названной реке в горы Бурхан-будда».
18 сентября, оставив позади хребет Бурхан-будда, караван взошел на Тибетское нагорье.
Путешественники вступали словно в иной мир.
Они видели перед собой грандиозную, нигде более на земном шаре не повторяющуюся в таких размерах, пустынную волнистую равнину, поднятую на высоту снежных вершин Кавказа. И на этом гигантском пьедестале еще громоздились обширные горные хребты.
Путешественников поражало обилие крупных зверей, почти вовсе не страшившихся человека. С удивлением и любопытством смотрели доверчивые животные на проходивший мимо них караван. Табуны куланов отходили немного в сторону и пропускали его, иногда даже некоторое время шли следом за верблюдами. Антилопы спокойно паслись по сторонам или перебегали дорогу перед верховыми лошадьми, а лежавшие после покормки дикие яки даже не трудились вставать. «Казалось, — пишет Пржевальский, — что мы попали в первобытный рай, где человек и животные еще не знали зла и греха».
Однако странствование по этому «раю» было труднейшим испытанием. В разреженном воздухе нагорья путешественники чувствовали одышку, сердцебиение, слабость, кружилась голова, люди быстро уставали. От разреженного воздуха и скудного подножного корма выбивались из сил и животные.
Наступили холода, бушевали снежные бури. Топлива не было. Вторую войлочную юрту не удалось добыть, а всех одна тесная юрта вместить не могла. Кроме Пржевальского и его помощников, в ней помещались еще препаратор, переводчик и двое казаков. Остальным казакам приходилось терпеть лютую тибетскую стужу в той же самой палатке, в которой они укрывались от палящего солнца Хамийской гоби…
