Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки
Имя Невского связано с разными легендами. Одну из них я слышал в студенческие годы от друга моего отца, специалиста по западной средневековой истории С. М. Стама. Всю жизнь далекий от японистики, он, тем не менее, во время войны окончил курсы японского языка и служил переводчиком на войне в Маньчжурии; тогда ему кто-то и рассказал это. По словам Стама, после Русско-японской войны решили подготовить специалистов по Японии, отобрали способных детей и послали в японский буддийский монастырь впитывать культуру загадочной страны. Среди этих детей будто бы были Н. И. Конрад (герой очерка «Трудное плавание по течению») и Н. А. Невский.
На самом деле никакого десанта детей не было, а Николай Александрович (как и Конрад) впервые попал в Японию уже студентом. Детство его было совсем иным. Он родился в Ярославле 2 марта (нового стиля) 1892 г. в семье судебного следователя. Мальчик рано потерял родителей, и его взял к себе дед по матери, настоятель Рыбинского собора. В Рыбинске прошло его детство. Он учился в гимназии на казенный счет, зарабатывая репетиторством. В 1909 г. Невский поехал учиться в Петербург и поступил в Технологический институт, однако уже через год решил сменить специальность и стал студентом китайско-японского отделения восточного факультета Петербургского университета. Одновременно он учился и в Практической восточной академии, где в отличие от университета преподавали современный язык.
Как позже рассказывал сам Невский, он сначала желал стать дипломатом, но с мечтой скоро пришлось расстаться: в царской России человеку не дворянского происхождения эта профессия была недоступна. Ему, однако, не нужно было раскаиваться в выборе специальности: еще на младших курсах он увлекся наукой. Позже он напишет: «Я по своему складу более всего чувствую удовлетворение при исследовательской работе».
Восточный факультет в те годы находился на переломе. Классические традиции русского востоковедения основывались на изучении культуры разных народов. Невский всю жизнь оставался верен этим традициям. Однако уже в его студенческие годы на факультете появлялись люди, начинавшие подходить к изучению Востока по-новому, среди них был и его главный учитель, китаист В. М. Алексеев, тогда приват-доцент, позднее академик (среди японистов факультета тогда крупных величин не было). Он в отличие от старших коллег не считал, что основа работы востоковеда – изучение древних рукописей, а исследование современности (включая «простонародную» культуру) недостойно истинного ученого. Невский, как и другие студенты, всецело был на стороне Алексеева. И он учил не только классический, но и современный язык, изучал нетрадиционные тогда для востоковедов науки у лучших петербургских ученых: этнографию у Л. Я. Штернберга, фонетику у Л. В. Щербы.
Под руководством Алексеева студент изучал Конфуция, самостоятельно пытался расшифровать сложнейший памятник «Шицзин». Дипломная работа Невского была посвящена пятнадцати стихотворениям великого поэта VIII в. н. э. Ли Бо. В дипломе студент дал их двойной (дословный и художественный) перевод и стиховедческий анализ, сопоставил со стихами других поэтов, разобрал имевшиеся к тому времени их переводы на европейские языки. Диплом получил высшую для тех лет оценку «весьма удовлетворительно». Он дошел до нас и в 1996 г. был опубликован. Алексеев уже в те годы записал в дневнике о своем ученике: «Мой двойник, только сильнее и вообще лучше».
Но при столь основательной подготовке китаистом Невский не стал, а диплом оказался единственной его работой, целиком посвященной Китаю. Это тоже было влиянием времени. И легенда о посылке детей отразила реалии тех лет: после поражения в Русско-японской войне в России резко усилился интерес к этой стране, стремительно ворвавшейся на мировую арену. Китай же не казался столь интересным.
На факультете вместе с Невским или на один-два курса старше или моложе учились Н. И. Конрад, О. О. Розенберг, М. Н. Рамминг, братья Орест и Олег Плетнеры. В Практической восточной академии учил японский язык студент историко-филологического факультета Е. Д. Поливанов (см. очерк «Метеор»). В те же годы первым иностранцем, окончившим Императорский университет в Токио, стал С. Г. Елисеев. Это было блестящее поколение (рождения от 1888 до 1893 гг.), быстро превзошедшее старших коллег-японистов, в основном практиков.
И тогда, и позже Невский оставался скромным, довольно замкнутым человеком, с утра до ночи погруженным в научные занятия. Но он любил и литературу, искусство, что видно из его диплома, которому предпослан эпиграф из Ф. И. Тютчева. Н. И. Конрад вспоминал, как Невский впервые познакомил его в студенческие годы с «Камнем» тогда еще не слишком известного О. Э. Мандельштама. А вот политика его не интересовала в отличие от его товарища Поливанова. Про Невского нет данных о какой-либо работе на разведку.
Еще студентом, в 1913 г. Невский ездил на три месяца в Японию, а после окончания университета его выпускникам, заслуживавшим, как тогда говорили, «подготовку к профессорскому званию», была положена стажировка в изучаемой стране «для усовершенствования знаний и приобретения необходимых навыков в разговорном языке». Получив университетскую стипендию, Николай Александрович через год после окончания университета, в ноябре 1915 г. отправился на стажировку. Он ехал на два года, не предполагая, что проведет в Японии большую часть остававшейся ему жизни.
Невский поселился вместе с товарищами по университету Н. И. Конрадом и О. О. Розенбергом, приехавшими туда раньше его, в уютном доме в токийском квартале Хаяси-те. Его темой стало изучение синтоизма, системы традиционных японских верований, традиций и ритуалов. До Невского не только в России плохо знали, что это такое, но и в самой Японии синтоизм не был изучен. Лишь Николай Александрович показал, что надо разграничивать официальный синтоизм, искусственно созданный японскими книжниками XVII–XIX вв. на основе толкования древних памятников и ставший государственной религией, и народный синтоизм, продолжавший жить в сельских районах страны. Если официальный синтоизм был как-то известен, то народный синтоизм только начинал изучаться. Невский, к тому времени блестяще овладевший японским языком, включая диалекты, много ездил по стране, иногда в одиночку, иногда в компании первых японских этнографов, забираясь в отдаленные деревни, где никогда не видели белого человека. Он дотошно изучал похоронные обряды, песни при исполнении танца льва, обряд постановки магических фигур, предохранявших от воров и от насекомых-вредителей, начал переводить «Норито» – синтоистские заклинания VIII в., слегка подражая в переводах любимому Мандельштаму. И беседы о науке с Конрадом, Розенбергом и приезжавшим в командировку Поливановым. Невскому было хорошо.