Наталья Решетовская - В споре со временем
При своей склонности к преувеличениям Александр Исаевич не замечает даже, что по этой «теории» у любого графомана могут быть шедевры.
Постепенно муж остывает к Паустовскому, которого очень любил. И даже начинает обвинять его в том, что он «не нашёл своей темы — в эпоху, в которую нельзя было не найти своей темы».
Он неодобрительно отнёсся к тому, что Паустовский «закатился в автобиоповесть, грозящую стать двумя томами из семи».
Масло в огонь подлило ещё то, что в «Новом мире» начали печататься мемуары Ильи Эренбурга, которые на первых порах Александру Исаевичу не понравились. Вообще он считает, что «автобиоповесть» есть, с одной стороны, «продукт чрезмерной любви автора к себе», а с другой — следствие его беспомощности — «неспособности подняться до художественного обобщения виденного».
Солженицын не против мемуаров вообще, он лишь против мемуаров писательских! Принципиально против!
Обычно считают, что первой публикацией Солженицына была напечатанная «Новым миром» повесть «Один день Ивана Денисовича». Отнюдь нет…
В марте месяце 1959 года за три с половиной года до «Одного дня Ивана Денисовича», в рязанской областной газете «Приокская правда» появилась заметка «Почтовые курьёзы», автором которой был Солженицын. Речь шла в ней о задержке доставкой письма.
Через год Солженицыным написано ещё одно произведение подобного жанра, с жалобой на продажу двух железнодорожных билетов на одно и то же место.
Оно было послано в газету «Гудок». Но газета почему-то от публикации воздержалась…
В ноябре 60-го года Александр Исаевич посылает в «Литгазету» свою статью, озаглавленную «Эпидемия автобиографий». Приведя весьма, как ему казалось, веские аргументы, Солженицын спрашивает: «Писателю, способному творить, зачем писать простую автобиографию. О тех, кто будет достоин,напишут современники, напишут литературоведы». Так «не пора ли хоть редакциям журналов остановить эту эпидемию писательских автобиографий?» взывал Александр Исаевич.
Подпись была: А. Солженицын, преподаватель.
А ещё ниже была сделана приписка:
«Я хотел бы не получить любезного извинения, что „к сожалению, редакция не располагает местом для напечатания“. Если я прав — прошу поместить. Если я не прав — прошу возразить».
Ответ («бездарный, бледный») из «Литературной газеты» пришёл через 11 дней. Конечно, он не удовлетворил Солженицына.
Итак, «Литературной газетой» Солженицын понят не был. Не понял его и Паустовский, которому он послал копию своей статьи «Эпидемия автобиографий».
Ответа вообще не последовало.
Александр Исаевич недоумевал. Ведь он «высоко похвалил его 1-ю часть», которая сделана как бы в виде «цепи непринуждённых новелл»…
Что до мемуаров Эренбурга, то сначала Александр Исаевич высказывался о них очень резко: обвинял его в том, что он, мол, спорит с мертвецами и доказывает живым, будто он — честный, что он — гений, что он — очень умён. Но продолжение воспоминаний понравилось, и Солженицын писал друзьям, что Эренбург вспоминает «по-деловому» и с попыткой глубоко осмыслить гражданскую войну. «Есть глубокие мысли, которые я нигде прежде не встречал. Интересны и многие портреты».
Итак, гнев сменён а милость, даже более того! А причина элементарна. Тема гражданской войны всегда занимала Солженицына! А вот Ивашёву-Мусатову, вероятно, интересней было бы прочесть у Эренбурга «О картинах, им не виданных», которые Солженицына интересуют так же мало, как и мнение Эренбурга о них. Литературное произведение оценивается с точки зрения своих интересов, своей настроенности, направленности, векторности. А от строжайшей векторности нетрудно сорваться уже и в нетерпимость. Во властное желание обязательно навязать своё мнение другим! Свои литературные и житейские вкусы!
Гораздо позже, когда Солженицын стал известен, когда другим писателям было уже не безразлично его мнение, Г. Владимов прислал ему свою только что напечатанную вещь — роман «Три минуты молчания». Начал читать её Александр Исаевич с интересом. Ему понравилось, что герой-моряк расстаётся с морем. Но как только моряк решил возвратиться на свой траулер, книга была отложена в сторону. Разве мало неразрешённых проблем на земле? Все писатели должны ориентироваться на критерии и вкусы Солженицына!
«Нержин никогда не читал книг просто для развлечения. Он искал в книгах союзников или врагов, по каждой книге выносил чётко разработанный приговор и любил навязывать его другим».
Он ещё долго не успокаивается. Вернётся к этой теме даже в рассказе «Для пользы дела», написанном весной 63-го года. Правда, маловероятным кажется, чтобы данная проблема так волновала студентов техникума!.. Но автора это не смутило: «Мальчик в очках, со смешным коротким ёжиком нападает на „мемуары“!» — «Каждый, кто лет пятьдесят прожил, обязательно печатает мемуары: как родился, как женился, это ж каждый дурак может написать!»
А сам Александр Исаевич разбрасывает частицы своего автобиографического по разным произведениям, сливаясь то с одним, то с другим из своих литературных героев, которые не просто он, а сплав из него и ещё кого-то, иногда только воображаемого.
Больше всего Солженицын слит с Нержиным. Но мы находим его и в Немове («Олень и Шалашовка»), и в Шухове, и в Зотове («Случай на станции Кречетовка»), и в Алексе («Свеча на ветру»), и в Костоглотове («Раковый корпус»), в котором много и от знакомого нам Ильи Соломина; угадываем его и в Воротынцеве («Август Четырнадцатого»). В последнем случае Солженицын как бы примысливает себя к совсем другой эпохе, совсем другим обстоятельствам. Он описывает себя в нём таким, каким сам был бы в таких условиях или, что довольно часто, каким хотел бы быть…
Чтобы закончить разговор о склонности Александра Исаевича к крайним суждениям, приведу одну его мысль в пользу классики. Он говорит о том, что современные коренные вопросы — это всё те же вечные вопросы, которые «только с каждым десятилетием меняют наряд». «Поэтому у Пушкина — в „Пророке“, в „Анчаре“, в „Брожу ли я…“ — можно гораздо больше почерпнуть, чем, например, у Суркова или Евгения Евтушенко».
Как-то мы посмотрели 2-ю серию фильма «Иван Грозный» — «Боярский заговор», сделанный Эйзенштейном. Александр Исаевич его не одобрил. «Такая густота вывертов, фокусов, находок, приёмов, новинок — так много искусства, что совсем уже не искусство, а чёрт знает что», — писал он Зубовым.
В том же 60-м году, в котором Солженицын напал на писателей, занявшихся писанием автобиографий, он ополчился и против кино. Правда, на этот раз статья не писалась и ничего не посылалось ни в журнал «Искусство кино», ни в какую-нибудь газету… Прочесть мрачные прогнозы о будущем кино привелось только Зубовым: «…такое впечатление, что вся мировая кинематография идёт на снижение… От средней книги получаешь больше удовольствия, чем от среднего фильма».
