Хочу жить! Дневник советской школьницы - Луговская Нина
Как-то дней шесть тому назад меня в школе охватила страшная тоска. Не могла сидеть и слушать невнятный и неприятный голос исторички, страшно хотелось чего-нибудь новенького, интересного. Начала со скуки какую-то глупую переписку с Мусей: «А знаешь, Муся, я выхожу замуж за Шуню [39]. Приходи на свадьбу». Муся удивилась и вдруг пишет Барону (прозвище Шуни): «А я знаю твою баронессу». Он, к удивлению нашему, так заинтересовался, что оставил даже свой вечно пренебрежительный тон и спросил ее: «Кто она?» Муся написала: «Я не могу назвать ее имя, но опишу ее особенности». В это время кончились уроки, и мы пошли домой. В раздевалке Шуня подошел к Мусе и сказал: «Так не забудь написать».
Мы были крайне довольны, что победили его надменность и равнодушие, и на следующий день не замедлили ответить ему, но не про меня, конечно, а… про мою Бетьку. Как пришла на ум мне эта мысль, не знаю, но она оказалась такой удачной и забавной, что мы ею воспользовались. Итак, особа, которой понравился Шуня, была молода и хороша собой, по происхождению она была француженка, но по странной случайности носит английское имя Бетька. Живет она вместе со мной, недавно приехала из-за границы и поэтому по-русски не говорит. У нее черные курчавые волосы и большие карие глаза.
Последующие затем дни были заполнены оживленной перепиской. Шуня был заинтересован и заинтригован чрезвычайно, и, разумеется, ни ему, ни кому другому не приходило в голову, что мы собираемся сыграть с ним злую шутку. Впрочем, начиная переписку, никто и не собирался приглашать его домой, но «чем дальше в лес, тем больше дров». Как-то так вышло, что он захотел ее увидеть, и мы уговорились, что завтра он придет ко мне. Воображаю, как будет поражен, обескуражен и рассержен Шуня, когда увидит перед собой черномазого, наряженного в платье пуделя вместо очаровательной французской девочки, о которой он, быть может, думает по ночам. Шуня, наверно, очень взволнован, ведь это, без сомнения, его первый любовный роман, и он так плачевно кончится.
Бывают дни, когда я чувствую, что вечная холодная преграда между мной и ребятами рушится и я становлюсь их товарищем, и эти дни доставляют мне такое удовольствие и удовлетворение. Странно, шесть лет я училась с ребятами и только в середине седьмого года получила возможность наблюдать их, всегда они были для меня какими-то особенными, непонятными и чужими существами из другого мира. С ними по-другому говорила я, к ним по-другому относилась. Да это и понятно, за всю жизнь я не только не имела ни одного друга-мальчика, но и просто знакомого. Кроме школы, для меня не существовало их, и это еще более углубляло и закрепляло мое странное отношение к ним. Но и в школе я страшно далека от них, я ведь странная, мне страшного труда стоит сказать что-то любому парню. Ведь я боюсь насмешек, это для меня страшней всего, и именно от ребят, мнением которых я особенно дорожу.
После каникул мне как-то случайно удавалось прислушиваться к разговорам ребят, и меня поразила их многосторонняя развитость, удивительная любознательность и серьезность. И такими жалкими, глупыми и узкоразвитыми показались девочки, я всегда их уважала меньше, но теперь я просто презираю их. Меня удивляет, почему самый глупый из ребят знает больше, чем я, обо всем он может спокойно и рассудительно говорить. А у девочек – только романы, мальчики и сплетни. Как стыдно!
Шестнадцатого мы с Мусей одели Бетьку в коричневую кофточку, повязали банты и усадили на стул. Она послушно сидела, наклонив голову, и со скрытым негодованием взглядывала исподлобья карими глазами. Около трех раздался звонок, и мы, волнуясь и смеясь, не знали, что делать, потом я стала удерживать Бетьку, а Муся бросилась открывать дверь. Вошла Ира, в сбившейся набок шапке, взволнованная и взбудораженная, и некоторое время она только охала, прислонившись к стене. «Да в чем дело? Что случилось?» Она удивленно спросила: «Разве они не пришли еще?»
Сразу успокоившись и став сама собой, она прошла в комнату и стала рассказывать: «Только я вхожу во двор, смотрю, все четверо стоят. „А, Шариха, пойдем к Луге“. Я им говорю, почему вы здесь, идите к Нине, а я сейчас приду. Я ушла домой и думала, что они давно уже здесь. Может, они раздумали?» – «Нет, это невозможно. Наверно, заблудились». Мы, недовольные, терялись в догадках и большой компанией стояли у окна и разговаривали. Ира вдруг говорит, указав вниз: «Вот они прутся». Ребята выходили из-за угла дома с совершенно противоположной стороны. «Откуда их несет? – пробормотала я. – Ба, да их пятеро, еще Димка! Ха!» Я почти испугалась: «Что же с ними делать?»
Бетьку мы решили раздеть и, назвав наскоро Жучкой, бросились к двери. Муся хохотала, у Иры от волнения лицо покрылось буро-красными пятнами, она говорила: «Я уйду. У меня такой вид, нет, я уйду». – «Брось, Ира, говорить глупости». Но она все же спряталась в кухне. У меня в руках и ногах появилась дрожь, в маминой комнате был отец, и мне перед ним было стыдно и неприятно. Куда их черт несет только!
Ребята целой толпой вошли в коридор и начали раздеваться, посмеиваясь, переговариваясь, у всех были смеющиеся и полуудивленные лица. Бетька лаяла, Димка пробасил: «Ого, какой пудель!» – «Замолчи, Жучка!» – громко смеясь, говорила я. «А, Жучка», – ребята хохотали. «Ну, проходите», – сказала я, проведя их в комнату сестер. Мы вызвали Левку в мою комнату и набросились на него: «Где вас столько набралось?» Он рассказывал и смеялся совсем по-мальчишески; глаза его, большие и светлые, будто поддернутые пленкой, тоже смеялись. Мы рассказали ему всю правду о Бетьке и велели позвать Шуню.
Он вошел, маленький и чудно одетый в свежую белую рубашку и нарядные синие брюки. Я спросила: «Почему вас так много?» Смеясь и путаясь, красный, растерянный и смущенный, он начал рассказывать, как было дело, а мне было странно и приятно видеть, как этот женоненавистник и презиратель так чистосердечно и по-детски объяснялся, а потом проговорил: «А нехорошо, что так много? Да мне плевать на них, их можно прогнать». Однако мы сказали ему, что Бетти не может сегодня быть дома, и пошли к ребятам.
Антипка играл на рояле, ребята стояли у окна и смотрели какую-то книгу, Димка с важным видом говорил что-то о футуризме, а Левка сидел на стуле, хитро улыбаясь, оттягивая вниз угол рта и посматривая на Бетьку. Очень скоро они ушли, оставив странное впечатление неловкости и совершенной глупости. Вечером Левка должен был идти к Ире, и я не смогла победить в себе желания видеть его и пошла к ней. Он пришел с Толькой, высокий и чудной в своей коротенькой шубейке, и я опять всматривалась в его лицо. Оно не было красивым, но глаза казались очаровательными, да и воло сы, золотистые, светлые, необыкновенно мягкие и волнистые от корня. Ушли мы все вместе в десятом часу, потом я пошла к бабушке, где уже было много народу.
На улице весна. Ура! Весна! Сколько силы и энергии, сколько необъяснимого счастья приносит она, кажется, будто вместе с весенними водами вливаются в душу новые силы. Солнце так ласково греет, и так очаровательно и душисто пахнет ветер. Небо темное, с легкими облаками на нем, ветер буйно и неровно рвет, и порывы его напоминают что-то необыкновенно приятное и далекое – теплый вечер, весенний мягкий аромат воздуха, запах листьев и радость, необыкновенное счастливое спокойствие. Нет, теперь я успешно вынесу борьбу с тоской. Самое страшное время для меня прошло, и теперь с каждым новым теплым днем будут расти мои силы, мои надежды на счастье. Ах, как люблю я весну и как же благотворно она на меня действует!
Сейчас, совсем недавно, были у сестер их друзья, и я так давно не видала ребят, что обрадовалась им и почему-то сегодня совсем не боялась их, и даже изредка вставляла какие-то замечания, и сама была очень довольна этому. Да, все зависит от практики, и если б я чаще вращалась в среде молодых людей, то не смотрела бы на них как на существ из другого мира, с которыми надо как-то особенно вести себя. Я делаю большой прогресс, перестала смотреть особенно на ребят, и часто они для меня только дети, именно дети, с которыми можно весело бузить, и это как-то странно подействовало на меня. Я теперь свободней говорю с ними и меньше обращаю внимания.
