Жан Жюль-Верн - Жюль Верн
Рассуждение это тем более существенно, что романисту неизвестно было о замечании Ньютона. «Почему же Бертран, которому мы рассказывали нашу историю, не сказал нам, что Ньютону пришла в голову мысль о посылке снаряда на Луну?» — пишет он Этцелю.
Произведение это весьма характерно. Юморист превращается в поэта, обращающегося к науке для обоснования своей мечты и для того, чтобы поднять ее до высокого уровня научно-технического проекта, которому суждено будет осуществиться. До какой же степени верно, что глубочайшим побудителем научного поиска является поэтическое чувство!
Госпожа Вьерн отметила, что две эти книги о путешествии к Луне представляют несомненный интерес и с чисто литературной точки зрения, приведя в своей статье цитаты, свидетельствующие об их поэтическом значении[73].
Жюль Верн полагался на Гарсе, который должен был тщательно проверить точность его допущений.
«Как только в руках у меня будут корректуры первой части «Луны», я дам их прочесть моему математику, весьма компетентному космографу. Лишь тогда я буду уверен, что не допустил несуразность. Чем больше я читаю и правлю, тем лучше мне все это кажется, и я очень надеюсь, что читатели, несмотря на странность и смелость некоторых положений, допустят возможность приключений наших трех героев и вполне переварят их».
Впрочем, никаких иллюзий насчет участи этого произведения он себе не строит:
«Я разделяю все Ваши взгляды на «Луну», я чувствовал это, когда писал книгу. На нее можно смотреть как на своего рода фокус, но для фельетона она не годится. Поэтому что касается меня, то я охотно отказался бы от чести печататься в «Деба», если бы Вы со своей стороны отказались от прибыли… Если Вы сразу же отдадите ее в набор, меня это очень устроит, так как я дам читать корректуру моему ученому кузену, а это будет гораздо лучше».
Следовательно, он отнюдь не легкомысленно вообразил себе события, которые в конце концов осуществились на деле: воображение его опиралось на математику и законы небесной механики. Если бы дело обстояло иначе, Борман не написал бы, что здесь нет никаких случайных совпадений и что Жюль Верн может рассматриваться как один из пионеров путешествия в космос.
Издателю, у которого уже были неприятности с епархией, находившей его предприятие чрезмерно мирским, и который поэтому несколько беспокоился насчет того, что могут подумать духовные власти о человеческих подвигах, опирающихся на одну только пауку, романист ответил, что, насколько ему помнится, «где-то в романе верующий Барбикен говорит: „Некий бог хранит нас"»…
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ
24. ВОЙНА
Вo время войны 1870 года Жюль Верн состоит в Национальной гвардии в Кротуа. Онорина же продолжает жить в Амьене. Он пишет «Крушение „Ченслера"».
Кротуа находится лишь в семидесяти километрах от Амьена. Онорина, естественно, любит бывать в этом городе, где живет ее семья. Муж совершенно согласен с ней, что зимой в Кротуа довольно уныло и что из Амьена ему легче ездить в Париж, где он часто живет довольно подолгу. Поэтому он снял небольшую квартирку в Амьене, на бульваре Гианкур. Через несколько лет он переселится в Амьен, на бульвар Лонгвиль, 44.
Тем не менее Кротуа из-за этого отнюдь не покинут, Жюль Верн сохраняет там свой дом и живет в течение многих лет с весны до осени. Они зимуют в Амьене главным образом потому, что «Сен-Мишель I» в это время без оснастки и не выходит в море.
Год 1869 закончился для Жюля Верна блестящим успехом. «Журнал воспитания» напечатал наконец «Двадцать тысяч лье под водой», но автор был очень огорчен тем, что в журнале его вещь «раздроблена на мелкие части», поскольку она много от этого теряет. К счастью, отдельной книгой роман должен выйти в конце года. Одновременно «Журналь де Деба» напечатал «Вокруг Луны».
Писатель уже забыл два произведения, над которыми работал с такой страстностью. Он с увлечением пишет «Историю великих путешествий и великих путешественников», «убивая себя» на этой работе, и, вероятно, для того чтобы рассеяться, подумывает о своем «Робинзоне», который «идет хорошо и писать которого занятно».
Всеобщая история великих путешествий составит «3-4 тома, которые дополнят библиотеку воспитания на улице Жакоб[74]», что касается «Робинзона», он надеется выслать издателю первую часть, в мае 1870 года.
«Я целиком погрузился в Робинзона. Нашел изумительные вещи! Работаю вовсю и не могу думать ни о чем другом, за исключением Парижа, куда приезжаю всегда furens amore[75], возвращаюсь в том же состоянии». Это письмо действительно послано из Парижа, где писатель провел несколько дней, намереваясь возвратиться туда еще на две недели в конце месяца. Судя по контексту, письмо это следует отнести к началу 1870 года: он отмечает температуру 8° ниже нуля и говорит, что в Париже не совсем спокойно.
«Furens amore!» Это латинское выражение способно вызвать у нас улыбку, по если подумать, то в смысле, который ему придавал Гораций, оно лишь соответствует французскому «plein d'ardeur» — «полный пыла!».
Если Париж неизменно влечет к себе Жюля Верна и если он приезжает туда «furens amore», то, находясь там, он также «furens amore» мечтает только о своем рабочем кабинете в Амьене или в Кротуа, чтобы жить там жизнью героев, о которых он в данное время пишет.
В письме из Кротуа — по-видимому, от мая 1870 года — сообщается о посылке корректур «Плавающего города» и последних страниц «Вокруг Луны», печатавшихся фельетоном в «Деба». В нем же раскрываются и политические воззрения Жюля Верна:
«Депеша извещает о пяти миллионах голосов «за» и одном миллионе «против», и должны поступить еще сведения о 116 округах. Он[76] получит огромное большинство, здесь, в Кротуа, 285 — «за», 10-«против», 5 воздержавшихся. Что бы им там ни говорили, все они голосовали против Республики, миленький народец!»[77]
Действительно, плебисцит 10 мая 1870 года дал семь миллионов голосов «за» и полтора миллиона — «против» при голосовании за реформы и власть императора, оказавшегося четыре месяца спустя низложенным! Что касается Жюля Верна, то он был непоколебимым.
Империя казалась еще очень сильной, несмотря на демонстрации, имевшие место на погребении Виктора Нуара, которого убил выстрелом из пистолета Пьер Бонапарт. Однако политика Эмиля Оливье[78], ставшего сторонником Империи, была не по вкусу отшельнику из Кротуа. Опасение перед возможностью войны проявляется у него впервые тогда, когда он убеждает Этцеля поехать лечиться в Швейцарию: «Здесь все как будто полагают, что будет война с Пруссией. Я лично не могу этому поверить, не верю ни одному слову. А Вы?» Он не хочет верить в вооруженный конфликт, так как войны представляются ему нелепостью. Одному воинственно настроенному жителю Нанта он отвечает так: «У меня никогда не было особого желания поколотить пруссаков, а еще меньше — быть ими поколоченным, что — увы! — очень может случиться».
