Владимир Мелентьев - Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли
В 1826 году имя полководца было присвоено 2-му карабинерскому полку, некогда сформированному и руководимому Барклаем де Толли. В 1849 году по проекту Демут-Малиновского на деньги, собранные сослуживцами, в городе Тарту был установлен памятник, на пьедестале которого были высечены слова: «Незабвенному полководцу от войск, под начальством его состоявших, в память военных походов в 1812, 1813 и 1814 годах». Другой памятник полководцу «В ознаменование столетней годовщины избавления России от нашествия Наполеона» был воздвигнут в Риге в 1913 году.[102] Барклай изваян был во весь рост с фельдмаршальским жезлом в руке, в плаще и треугольной шляпе.
Судьба памятника оказалась довольно трагичной (как и биография полководца). В ходе Первой мировой войны, в связи с выходом немецких войск на подступы к Риге и планируемом демонтажом монумента (после захвата Риги) с последующим водружением его на территории Германии, памятник был спешно снят с пьедестала и погружен на корабль для перевозки в Петроград. Однако судно при выходе из Рижского залива было атаковано немецкой подводной лодкой и затонуло. Так и покоится поныне на дне Балтийского моря памятник выдающемуся полководцу. Лишь в 90-х годах прошлого века памятник по чертежам и снимкам усилиями русской диаспоры Риги был заново изготовлен и установлен на прежнем пьедестале.
Курьезным следует считать установку скульптуры Барклая де Толли в знаменитой регенсбургской Валгалле — гигантском мемориале выдающихся германских полководцев. Считая Михаила Богдановича Барклая де Толли немцем, учредители мемориала поместили фигуру его среди выдающихся прусских полководцев и военачальников. Так русский дворянин, граф и князь, убежденный в своем шотландском происхождении, оказался «чистейшей воды арийцем».[103]
Кроме того, бюсты Барклая де Толли были установлены в Смоленске и Москве (у Кутузовской избы).
Вернемся, однако, снова в столицу государства российского, где о Барклае де Толли тоже не забывали.
В декабре 1826 года взору восхищенной публики Петербурга предстала Военная галерея Зимнего дворца. В ней во всем великолепии представлены были генералы русской армии — участники Отечественной войны 1812 года. Здесь были все: герои Смоленска и Бородино, Москвы и Тарутино, Березины и Немана, Лейпцига и Парижа. Тут мудрый Кутузов соседствует с бесстрашным Витгенштейном, а пылкий Багратион — с хладнокровным Барклаем, а также Милорадович, Дохтуров, Волконский, Раевский, Коновницын, Платов и многие другие их сотоварищи по минувшей войне, те, кто пал на поле брани, и те, кто праздновал победу.
Выдающиеся мастера кисти, художники Д. Доу, А. В. Поляков и В. А. Голике, великолепно представили генералитет русской армии Отечественной войны 1812 года. При этом портреты фельдмаршалов Михаила Илларионовича Кутузова и Михаила Богдановича Барклая де Толли, в отличие от остальных, выполнены в полный рост.
В годовщину кончины Барклая де Толли рескриптом царя велено было установить памятники М. И. Кутузову и М. Б. Барклаю де Толли перед Казанским собором Петербурга.
Во исполнение повеления монарха статуи полководцев выполнены были скульптором Борисом Ивановичем Орловским (Смирновым). Посетив мастерскую скульптора в период работы над образами полководцев, Александр Сергеевич Пушкин, восхищенный увиденным (как и Военной галереей Зимнего дворца), написал замечательное стихотворение «Полководец», посвященное Михаилу Богдановичу Барклаю де Толли. Вот строки из него:
О вождь несчастливый! Суров был жребий твой:
Всё в жертву ты принес земле тебе чужой,
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчанье шел один ты с мыслию великой,
И, в имени твоем звук чуждый невзлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал…
И долго, укреплен могущим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
И на полупути был должен наконец
Безмолвно уступить и лавровый венец,
И власть, и замысел, обдуманный глубоко, —
И в полковых рядах сокрыться одиноко.[104]
Монументы были открыты 23 декабря 1837 года в присутствии императора, духовенства, войск и многочисленной публики, с отданием воинских почестей и звоном колоколов в православных церквях.
Барклай де Толли (как и Кутузов) изображен в мундире и плаще, с непокрытой головой, с маршальским жезлом в руке, у ног полководцев — знамена поверженного врага. В отличие от Кутузова, в правой руке которого — обнаженная шпага, шпага Барклая де Толли в ножнах. На гранитном пьедестале его начертано: «1812, 1813, 1814 и 1815 гг.»
Между тем появление Военной галереи Зимнего дворца, открытие памятников и публикация стихотворения «Полководец» вновь всколыхнули российскую общественность и особливо столичную знать. Дело в том, что современники и потомки не были едины в оценке личности Барклая де Толли. Особое усердие в этом проявил двоюродный племянник Михаила Илларионовича Кутузова Л. Голенищев-Кутузов. В брошюре, написанной им, и в других статьях он обвинял Пушкина в извращении событий войны, принижении роли в ней Кутузова, в антипатриотизме и даже в русофобии.
И Александр Сергеевич вынужден был оправдываться, отсылая негодующих оппонентов своих к своему же стихотворению «Перед гробницею святой», прославляющему деяния Кутузова.
В опубликованной же им статье писал: «Я не мог подумать, чтобы тут можно было увидеть намерение оскорбить чувство народной гордости и старание унизить священную славу Кутузова, однако же меня в этом обвинили…
Один Кутузов мог предложить Бородинское сражение, один Кутузов мог оставить Москву неприятелю, один Кутузов мог оставаться в этом деятельном бездействии, усыпляя Наполеона на пожарище Москвы и выжидая роковой минуты, ибо Кутузов один был обличён в народную доверенность, которую он так чудно оправдал!»
И далее: «Вы упрекаете стихотворца в несправедливости его жалоб, вы говорите, что заслуги Барклая были признаны, оценены и награждены.
Но кем и когда? Конечно же, не народом и не в 1812 году! Минута, когда Барклай принужден был уступить начальство над войсками, была радостна для России, но тем не менее тяжела для его страдальческого сердца. Его отступление, которое ныне является ясным и необходимым действием, казалось вовсе не таковым, не только роптал народ, ожесточенный и негодующий, но даже опытные воины горько упрекали его и почти в глаза называли изменником. Барклай, не внушающий доверия войску, ему подчиненному, окруженный враждой, язвимый злоречием, но убежденный в самого себя, молча идущий к сокровенной цели и уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России, останется навсегда в истории высоко поэтичным лицом».
