Василий Козаченко - Молния
Минута, пока Сенька соображал, куда ему лучше податься, стала решающей, потому что в тот самый миг, когда он уже твердо решил - лишь бы скорей! рискнуть и броситься прямиком, с базара во все стороны стали разбегаться люди. Их было немного, и они быстро исчезли из виду. Но вслед за ними на площадь с Волосского шляха вырвались два грузовика. Они круто развернулись на площади - даже сюда, на кладбище, донесся вой моторов - и помчались прямо на Курьи Лапки.
Обе машины были набиты вооруженными людьми.
Взмокшему от пота, обмякшему от усталости Сеньке стало так досадно и горько, что просто захотелось плакать.
"Неужто к Петру? А может... может, это просто случайно?" - со слабой надеждой подумал Сенька. И с отчаяния, - кажется, в первый раз в своей жизни, - громко и горько по-мужски выругался.
Выругался и снова бросился через кладбище налево, к балке. Мчался, не разбирая дороги, вслепую перескакивая с могилы на могилу, цеплялся полами за почерневшие кресты. Где-то напоролся на колючки, расцарапал щеку и разорвал платок. Сквозь дырочки посыпалась крупинками соль, но этого он уже не замечал.
Только когда перескочил поле и побежал, прикрытый высоким бурьяном и кустами, в гору, заметил, что держит в руках пустую косынку. Машинально вытер ею пот со лба и спрятал в карман.
"Может, а может, еще..."
В смертельном отчаянии, как дикая птица в силках, билась одна только эта мысль.
Но навстречу ему от Курьих Лапок эхо уже донесло отрывистую дробь автоматных выстрелов.
"Поздно! Выходит, не случайно... И с Леней не случайно... Но как, откуда?"
Однако размышлять сейчас было некогда.
Не теряя времени, Сенька выскочил из балки и, невидимый из Курьих Лапок, уже из последних сил помчался через Горб, в совхоз, прямо на совхозные конюшни и коровники, белевшие впереди облезлыми, сухими стропилами.
"Хоть сюда не опоздать... Лопнуть, а предупредить Пронина и выхватить у них из-под носа "гвозди"..."
Страх, холодный, непреоборимый, такой, какого он прежде никогда не испытывал (даже читая самые кошмарные эпизоды в приключенческих романах), с каждой минутой все сильнее терзал Сеньку. Не за себя и не за свою жизнь. Об этом он вообще не думал. Сенька смертельно боялся, что снова опоздает, что не сумеет предупредить Пронина и захватить "гвозди"! И тогда - куда ж, на что он годится и как в глаза товарищам посмотрит?..
Только когда они с Прониным вытащили из песка сумку от противогаза, когда отошли от амбулатории и остановились за стеной разрушенной кузницы, где уже никто не мог захватить их врасплох, только тогда эют холодный страх отпустил Сеньку.
В Курьих Лапках все утихло. Лишь мутно-белые клубы дыма тянулись волнами через холм, вниз, к балке.
Володя Пронин стоял с непокрытой головой, держа в руке измятую воинскую фуражку. Прядь белокурых волнистых волос спадала ему на белый высокий лоб. Небольшой, сухощавый, с запавшими щеками, Володя сейчас еще больше походил на мальчишку, и ни короткая кавалерийская куртка, ни заправленные в хромовые, офицерские сапоги галифе не мешали этому сходству.
Говорил Володя тихо, неторопливо. И на вид был совсем спокойный, как будто даже равнодушный ко всему, что творилось вокруг. Только глаза, глубокие и лучистые, глядели на Сеньку сочувственно и откровенно грустно.
Оба они понимали, что дела оборачиваются гораздо серьезнее, чем это казалось на первых порах.
- Похоже, что этот арест не случайный, - тихо говорил Володя. - И Петра, наверно, тоже накрыли. А то бы он уже прибежал, предупредил. Похоже, они напали на какой-то след. А может, организовали массовую, как они говорят, "акцию" и хватают подряд всех подозрительных, прямо по списку. Ты так и передай Максиму.
- А ты?.. - все еще не отдышавшись, взглянул на него Сенька. - Ты что, тут разве остаешься?
- Да. Попробую выяснить, что и как. Если удастся, встретимся, как уговорились, на сто пятнадцатом километре. Скажи Максиму, что я их тут задержу как можно дольше.
Володя кашлянул, сейчас только заметил в руке фуражку и глубоко натянул ее на голову.
- Ну, тебе тут долго задерживаться не стоит. - Володя положил руку парню на плечо. - Поспешай! До встречи!
Сенька только тут почувствовал, как он устал, как врезается ему в плечо лямка от спрятанной под пальто Сумки с тяжелыми "гвоздями" и как ему не хочется оставлять Володю одного в опасности, которой, наверно, не избежать. А может, лучше обоим отсюда податься?
Но ведь Максим не давал приказа возвращаться с Володей. Да и Пронин человек военный, сам знает, как лучше.
Сенька молча сжал Володин локоть, круто повернулся и, не оглядываясь, юркнул за угол кузницы.
Ему надо торопиться, опередить эсэсовцев с холма.
И он опять спустился в балку, побежал через терновые заросли и озимь, через кладбище, поросшие сухим, подмерзлым бурьяном пустыри, крутой, весь в дерезе, пригорок, огороды, левады...
Спина взмокла, воздуху не хватает. Каждый шаг отдается болью в голове. А брезентовая лямка все глубже впивается в плечо, и все тяжелее становится сумка с "гвоздями", будто в нее все время подсыпают чего-то.
Перебежав по тонкому льду речку выше плотины, возле сожженной мельницы, Сенька остановился перевести дух. Перевесил сумку на другое плечо, оглянулся назад, за речку, прислушался. Кругом тишина. И там, за левадами, за кладбищем и Терновой балкой, тоже тихо.
Только клубящийся дым, казалось, гуще, чем прежде, уходил в холодное небо.
За холмами таяли в дыму и пламени Курьи Лапки, скрылись совхоз, амбулатория, длинный, с семью крылечками, дом. Мать, наверное, ждет не дождется Сеньку к обеду. И жареная картошка давно уже перестоялась, доспела и переспела в духовке тыквенная каша, а его все нет да нет.
И казалось, уже давным-давно он выскочил наспех на базар.
- Куда ж ты, не евши? - крикнула мать от плиты.
- Я, мама, мигом! - кинул свое обычное (Венька, закрывая за собой дверь.
Думал - вернется через полчаса, И вот уже вечереет, а он так и не вернулся. Может, и не вернется никогда, не ступит на родное крылечко, не увидит матери, братьев, отца и так и не дочитает "Зверобоя". Может, было это последнее "мигом", которое услышала от него мать?..
35
Володя Пронин был немножко пессимистом и считал себя человеком невезучим. Характер у него был мягкий, уступчивый, "нежный и гордый", как говорила мать.
Володина мама предпочитала слова возвышенные, выражения романтические и вообще любила, как говорится, показать "эрудицию". Все вокруг звали ее "докторшей".
Володин отец, Клим Климович Пронин, в своем горо"
де очень уважаемый врач-терапевт, дома отходил на второй план, в тень. На первом всегда была мать. Привыкнув за долгие годы к тому уважению, которое оказывали ее мужу люди, она полагала профессию врача самой лучшей на свете.
