Николай Пияшев - Воровский
В январе 1914 года Воровский выслал Бонч-Бруевичу рукопись своей статьи и просил ее отдать в «Современный мир» или «Современник». При этом он указывал, чтобы статья попала непременно в февральскую книжку, потому что книга, материалами которой он пользовался в корректуре, выйдет, вероятно, к 1 марта, а по выходе ее статья потеряет часть интереса.
…Зима. Пушистый снег прикрыл наготу улиц и площадей, приукрасил тихие дворики Москвы. Город сразу похорошел, помолодел. Без семьи Воровскому стало скучно коротать зимние вечера, и он чаще начал навещать своих студенческих друзей: Башкова, Бриллинга и других. Внимательно следил за культурной жизнью большого города — второй столицы государства Российского.
13 февраля Воровский писал жене, что случайно попал на одну «людную» лекцию. «Зря пропал вечер и 90 коп. кровных, трудовых денег. Единственным развлечением в этой белиберде было появление футуриста Маяковского, который сначала явился в пиджаке какого-то ярко-пестрого футуристического цвета, за что был выведен мерами устроителей и полиции. Через полчаса вернулся в пиджаке цвета танго и возражал, ко всему общему удивлению, толково и разумно».
1914 год. Начало империалистической войны. Однажды Воровский шел по Тверской. Навстречу двигалась толпа с портретом Николая II. Группа молодых людей в котелках несла хоругви. Пьяные выкрикивали лозунги: «Да здравствует царь!», «Да здравствует Россия!» Воровский пропустил мимо себя толпу бесновавшихся купчиков и подумал:
«Для них война — это прибыль. А каково будет русскому солдату сидеть в окопах и грызть сухари…»
В Москве Воровский пробыл недолго, только до осени 1914 года. Устроиться прилично в электрическом обществе не удалось. Пришлось ехать в Петроград.
В ПЕТРОГРАДЕ
«Дорогой дядя Ваня, — писал Воровский Ивану Ивановичу Радченко 24 мая 1915 года из Петрограда. — Факт, столь поразивший Ваше воображение, а именно то, что я плачу долги, есть-таки да факт, и, можно сказать, не факт, а истинное происшествие. Причину его Вы сейчас узнаете и все поймете, и затихнет в Вас голос сомнений». И Воровский объяснил эту причину.
Л. Б. Красин известил Воровского о постройке электростанции на Неве и предложил там работу. Воровский принял это предложение. Но из-за войны стройка вскоре прекратилась. Строительную контору решили ликвидировать. Всех служащих должны были уволить, а Воровского перевести в правление и держать там до лучших времен. Но энергия Леонида Борисовича Красина, придумывавшего для своего друга разные комбинации по устройству его на работу, была неистощима. Он рекомендовал Воровского на завод Симменса-Шуккерта в помощники к заведующему отделом цен. Место сулило заманчивые перспективы, давало большую долю независимости и 300 рублей для начала. Недолго мешкая, Воровский согласился. Так он очутился под крылышком Леонида Борисовича Красина, как он шутил в кругу знакомых.
Леонида Борисовича он знал давно. Еще когда Красин был студентом Петербургского технологического института, Воровский слышал о нем как об активном члене революционного кружка. Но впервые они встретились на III съезде партии. Воровский выступил с критикой в адрес примиренцев из ЦК. Со всем пылом, свойственным молодости, Вацлав Вацлавович указывал тогда, что это они, примиренцы, в том числе и Красин, помогли ЦК распустить Южное бюро большевиков. Позднее Красин понял, что напрасно ратовал за мир с меньшевиками, и твердо стал на ленинские позиции.
Но по-настоящему они подружились в годы первой русской революции, в редакции газеты «Новая жизнь». В то время Леонид Борисович проявил талант организатора и отличного конспиратора. Худощавый, стройный, с небольшой бородкой клинышком, Красин поражал Воровского своей практичностью, обилием связей, деловитостью. «Инженер до мозга костей», — подумал о нем тогда Вацлав Вацлавович.
«Идешь на службу, и даже в голову не приходит, что какой-нибудь Митя Верещагин может тебе сказать резкость (Верещагин — инженер из «Общества 1886 года», где в 1914 году служил Воровский. — Н. П.). Ничего этого здесь нет, — с радостью сообщал Воровский И. Радченко. — Надо мной есть два человека: заведующий моим отделом, скромный, забитый и весьма почтительный ко мне еврей, и директор завода, ипохондрик, но вполне корректный со мной, так что все у нас идет гладко. Не знаю, пронюхали ли они о моих связях с Леонидом, или просто смотрят на меня как на члена «командующего класса», но мне даже странно после 1886 года чувствовать себя безначальным…»
Вспоминая свое житье-бытье «на болоте», мысленно воображая, что там творится, Воровский в письмах подтрунивал над пристрастием И. И. Радченко к торфяному болоту. Вацлав Вацлавович звал своего друга с женой в Петроград.
«Не понимаю, — писал он им, — что вам за охота киснуть на болоте: сами скоро в торф превратитесь. Встряхните старость свою, а то плохо кончите».
Летом 1915 года Вацлав Вацлавович отправил дочь Нину на дачу, где с ней занималась ее школьная воспитательница. Там ей было хорошо. Она резвилась на воздухе, бегала и играла. В воскресенье к ней приезжали родители. Они радовались, что дочь поправилась и стала менее раздражительной.
Во время первой империалистической войны легальные органы печати большевиков были разгромлены поднявшейся волной реакции и шовинизма. У большевиков в Петрограде сохранился журнал «Просвещение», но и его издание прекратилось. Оставшиеся в России партийные товарищи делали все, чтобы наладить его выпуск. В редколлегию журнала ввели Воровского и примыкавшего в то время к большевикам Б. Авилова.
Выпустить во время войны журнал так и не удалось. Вацлав Вацлавович делал несколько попыток создать литературную группу в Петрограде, чтобы распространять среди масс печатное слово большевиков. В его маленькой, но уютной квартирке на Церковной улице не раз собирались уцелевшие большевистские силы: Ольминский, Елизарова, Шведчиков, Полов (Дубовской), Авилов и другие, чтобы договориться о составе литературной группы. Но все попытки оканчивались неудачей. Среди присутствующих не было единства.
«Однажды после жарких и бесплодных споров на маленьком собрании у Воровского тов. Шведчиков и я, — рассказывал В. Попов (Дубовской), — собрались домой. Один из видных, старых большевиков, уговаривавший нас посидеть еще, чтобы «договорить», ядовито, заметил:
— Где уж тут сидеть. Они боятся опоздать к началу революции».
Эти неудачи с образованием литературной группы и с выпуском периодического органа большевиков сильно волновали В. И. Ленина. Через Н. К. Крупскую он запрашивал в Петербург в начале 1916 года: «Кто входит в Петербургскую литературную группу? Где Галерка (Ольминский. — Н. П.)? Виделись ли с ним? Почему он не мог войти в «Летопись» (журнал, редактировавшийся М. Горьким. — Н. П.) представителем от б-ков? Как счел Авилов возможным единолично пойти в «Летопись»?
