Николай Пияшев - Воровский
Осенью 1913 года срок ссылки подходил к концу. Воровский начал подумывать, куда ему направиться.
В. Бонч-Бруевич звал его в Петербург, предлагая место редактора в издательстве «Жизнь и знание». Но Воровского тянуло на родину, в Москву. Кроме того, петербургский климат, пожалуй, хуже вологодского — мог обострить его болезнь. И Воровский отказался от соблазнительных предложений Бонч-Бруевича. Однако он просил Владимира Дмитриевича дать ему рекомендации и сообщить знакомства, которые могут пригодиться в Москве.
«Но так как Вы всегда имели склонности к оптимизму и идеализации человеков, — писал Воровский Бонч-Бруевичу, — то сначала (при помощи Веры Михайловны) произведите строгий критический смотр вашим москвичам… Для критерия сообщаю Вам, что могу быть: а) литератором, б) переводчиком, в) редактором, г) статистиком, д) библиотекарем, е) личным секретарем и вообще всем. По части технической: а) составлять проекты зданий, сметы на постройку, чертить и т. п. (хотя черчение вредно отзывается на моих верхушках), б) заведовать строительной конторой, канцелярией, чертежной, вообще быть начальством, в) наблюдать за постройкой чего угодно и где угодно». Далее, продолжая шутить, Воровский сообщал, что ему легче всего быть начальством: мало работы и много денег.
«Идеалом было бы получить место личного секретаря при каком-нибудь приличном и платежеспособном человеке, но идеал, как известно, тем и отличается, что никогда не достигается».
Рассказывая о своем житье-бытье в Вологде, Воровский продолжал: «Мои живут неодинаково: дочь здорова и толстеет, мать похварывает и худеет; возможно, что в сумме остается то же самое, но все-таки это слабое утешение».
В конце сентября Воровский приезжал в Петербург. Неоднократно он заходил в издательство «Жизнь и знание», виделся с Бонч-Бруевичем и другими товарищами. Тут же условился с Владимиром Дмитриевичем о литературной работе, обещал редактировать рукописи.
В октябре 1913 года кончился срок ссылки, и Воровский с семьей выехал в Москву, куда его усиленно звали друзья: Г. М. Кржижановский, И. И. Радченко и другие.
В Москве на Воровского нахлынули воспоминания юности. Он ходил по кривым улицам старого города и вспоминал молодость. Домик на Таганке, где он жил в студенческие годы, напомнил ему молодежные сходки, шумные собрания, споры. Он вспомнил, как под студенческой шинелью проносил рабочим листовки и запрещенные брошюры, как читал их в тесном кругу, как вместе они пели «Беснуйтесь, тираны», «Варшавянку», «Вихри враждебные»… А вот и тюрьма, где он провел два долгих года. Здесь, в застенке, родилась песня: «Смело, товарищи, в ногу!» Ее сочинил Леонид Петрович Радин — ученый, революционер. Слова этой песни пришли на память, и Воровский про себя напевал:
Смело, товарищи, в ногу!
Духом окрепнем в борьбе,
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе.
«Как все это было давно, — думал Вацлав Вацлавович. — От многого я бы теперь воздержался. Но, видимо, такова диалектика жизни. Идти вперед, не останавливаться на полпути. В этом цель нашей жизни…»
Проходя мимо огромного здания Технического училища, Воровский поддался внутреннему порыву, зашел и неожиданно для себя подал прошение: «Желая закончить техническое образование, прерванное в 1897 году, настоящим имею честь просить Ваше Превосходительство зачислить меня в число студентов Московского технического училища. При этом прошу зачесть мне все те чертежные работы и проекты, которые были мною сданы в свое время, а также работы в мастерских и те учебные предметы, по которым я сдал экзамены».
В Москве Воровскому предложили в «Обществе электрического освещения 1886 года» место инженера, которое вскоре должно было освободиться. Пока дело с работой, тянулось, Иван Иванович Радченко пригласил Воровских отдохнуть у него, вблизи Богородска.
В октябре 1913 года Воровский вместе с Глебом Максимилиановичем Кржижановским, работавшим тогда инженером, приехали к И. И. Радченко. Пока Алиса Ивановна хлопотала с самоваром, мужчины обсуждали вопрос, как устроить Воровского здесь, на торфяном болоте. Надо же ему отдохнуть после вологодской ссылки.
Иван Иванович предложил Воровскому сделаться организатором потребительского общества: оклад 100 рублей на всем готовом.
Сняв пенсне, Воровский улыбнулся и сказал, что он был в приказчиках, теперь может стать и кооператором.
Вскоре Воровский с женой и дочерью перебрались погостить к И. И. Радченко. Им отвели комнату и веранду наверху.
Вацлав Вацлавович ушел с головой в создание местных рабочих организаций и искренне увлекся этим. Иван Иванович поражался его деятельностью: и партийной, и профсоюзной, и кооперативной.
В конце ноября Дора Моисеевна с Ниной уехали в Одессу, и Воровский остался один. Появилось больше свободного времени. Как-то на досуге он сел за стол и написал письмо Бонч-Бруевичам в Петербург:
«Помните чеховского актера, который перед смертью все рвался «в Вязьму». Вот и я, очевидно, предвидя близкий (каких-нибудь лет 20 осталось) конец, начал рваться на свою родину — Москву. Решил, сидя в Вологде, что поеду в Москву. А тут еще мой лейб-медик говорит: не суйся в Питер, без легких будешь, а без легких, как видно из самого названия, тяжело. Вот я и приехал в Москву.
Надо знать, что в Москве, вернее в том самом болоте, куда я теперь окунулся, уже 1½ года сидит Иван Иванович Радченко. Звал он нас погостить, вот мы и решили «использовать» его как базу для «выступлений».
Приехал в Москву, глядь куда ни плюнь — все старые приятели. Тут и Красин, и Кржижановский, и Фриц (Ф. В. Ленгник. — Н. П.), что на белом коне во время оно въехал, и пр. и пр.»[24].
Воровский рассказал, как его с места в карьер начали устраивать и устроили. В электрическом обществе должна через несколько месяцев освободиться одна вакансия, для него подходящая; а пока ему предложено поселиться на казенной даче и поправлять расстроенное здоровье. Дали на болоте квартиру из 3 комнат с ванной, мебелью, отоплением и освещением. Дали 100 целковых в месяц, а для оправдания его бытия приставили «организовать потребительское общество». Работа не из трудных — пока еще ничего делать не приходилось, ибо еще только строят дом для лавки, да и само общество только начинает образовываться. «Вот как я очутился на болоте».
Однажды зимой Вацлав Вацлавович получил от Бонч-Бруевича каталог книг, выпущенных издательством «Жизнь и знание». Он зашел к Радченко и, потрясая каталогом, сказал, что Бонч неисправим, что у него прямо-таки страсть к книгоиздательскому делу. Вот уж истинно говорится: горбатого могила исправит. Уверен, что когда Бонч умрет, мы найдем завещание: обернуть его труп в печатную бумагу и сжечь на полном собрании сочинений Серафимовича или Гусева-Оренбургского. Ну что ж, он не враг просвещения, в добрый час! Давайте больше книг, меньше дураков будет на свете…
