Юрий Прокофьев - До и после запрета КПСС. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает...
Но натянутость, напряженность сохранились. Чувствовались не просто непонимание, неприятие Горбачевым зала, а я бы даже сказал — его ненависть ко всем присутствующим, ко всему активу, который, чего таить, его не поддерживал.
И я отчетливо тогда понял, что ни актив, ни сама партия Михаилу Сергеевичу Горбачеву не нужны. Они мешают ему в реализации тех задач, которые он перед собой поставил.
XXVIII съезд партии вслед за XIX партконференцией КПСС окончательно покончил с руководящей ролью партии в нашем обществе.
Политбюро было избрано по принципу Совета секретарей, и в него не вошли руководители государства, которые действительно решают важнейшие вопросы жизни страны.
XXVIII съезд — последний съезд моей партии.
...А Коммунистическая партия РСФСР к августу 1991 года не сложилась. Можно лишь предполагать, что при определенных перестановках она из конфронтирующей партии могла бы стать конструктивной оппозицией. Но август перекрыл многие вопросы, которые можно было решить раньше...
...Но остановимся. Повторяю, я не ставил себе задачу рассказать все о партийных форумах, обо всех проблемах, решениях. В основном речь о моих личных впечатлениях.
Нам не дано предугадать
Приближалось событие, которое потом обозначится чмокающей аббревиатурой — ГКЧП. Уже экономика наша пришла в невиданный упадок, разваливалась партия. Появилась тьма-тьмущая разных деятелей типа Тюлькина и провокаторов вроде Анпилова (только не ассоциировать с Азефом и Талоном — кишка тонка). По залу заседаний Верховного Совета СССР бродили инфернальные с виду личности, а в Моссовете лишь на официальном учете в психдиспансере состояли восемнадцать депутатов. Все больше кипятился Хасбулатов. И пошел в большой распыл Горбачев. Надо было принимать решительные меры.
Если бы мне пришлось отвечать на воображаемые вопросы анкеты, это выглядело бы примерно так: «готовил», «не участвовал». Пришла и моя пора рассказать, как было дело. Я и от следователя ничего не скрывал, но сегодня — поподробнее.
Накануне даты, когда исполнялось 50 лет с начала Великой Отечественной войны, секретарь Смоленского горкома партии Атрощенко предложил собрать совещание первых секретарей горкомов КПСС городов-героев.
16 апреля 1991 года мы собрались в Смоленске — это была его инициатива. Там решили совещание не распускать, а собираться регулярно.
Я бы не сказал, что это была групповщина, но в принципе какая-то оппозиция Горбачеву начала формироваться. И он об этом знал. В Смоленске мы подготовили документ, в котором обратились к Президенту с предложением объявить день начала Великой Отечественной войны — 22 июня — Днем Памяти.
На совещании речь шла о том, что в это сложное время партийные комитеты городов-героев, которые пережили такую страшную годину и так себя геройски проявили, обращаются ко всем коммунистам, населению страны с призывом к сплочению, обьединению.
После совещания состоялось собрание актива Смоленской партийной организации, меня там попросили выступить. Я минут 30 выступал и минут 40—45 отвечал на вопросы. Все это было опубликовано в газете, и по просьбе смолян дважды транслировалось по местному радиовещанию.
Таким же большим было выступление ленинградского секретаря горкома по идеологии Юрия Белова. Остальные выступали покороче — время поджимало, да и основное внимание уделялось Москве и Ленинграду.
Это было мое первое выступление вне Москвы. Коллектив незнакомый, ситуация острая. Я говорил, что перестройка сама по себе нужна, но вольно или невольно допущены ошибки при ее проведении.
Первая ошибка — недооценена роль партии. Коммунистическая партия в Советском Союзе была не только политической организацией, но и структурой управления государством. Она проникала в мельчайшие ячейки общества и обеспечивала выполнение решений руководящих органов, в том числе и правительства.
После отмены шестой статьи Конституции одновременно не было создано новой структуры управления обществом, что привело к анархии и развалу, нигилизму в отношении законов. Достаточно вспомнить слова Горбачева, что «все, что не запрещено законом, разрешено», то есть не была правильно оценена роль партии не просто как политической организации, а как структуры управления государством.
Второе. Проводившиеся реформы не были полноценными. Указы, законы, принимаемые правительством, совместные постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР привели не к укреплению, а к разрушению нашей экономики. Достаточно сказать, что в 1991 году в результате того, что перекачивались безналичные деньги в наличные, особый вред нанесли два закона: о соцпредприятии и кооперации.
Что явилось следствием принятия этих законов? На 13 копеек производства товаров — 1 рубль зарплаты. Вот причина инфляции, причина пустых полок 1991 —1992 годов. Нужны были экономические реформы, но не те, которые проводились.
И третий недостаток — это увод партии от решения политических задач в стране начиная с 19 партконференции, когда партия была по существу устранена от решения этих вопросов. Даже не устранена. С ней поступили весьма хитро. Поскольку в стране не было оппозиционной партии, Горбачев провозгласил, что оппозицией должны стать средства массовой информации!
И стала партия организацией, которая все видит, все слышит, все понимает, а сказать ничего не может, поскольку ее лишили голоса. До народа она дойти просто не могла. Ни электронные СМИ, ни печать, за исключением небольшого количества газет, не были ей тогда подконтрольны.
Вот эти ошибки я и изложил перед активом.
В то же время я внес конкретные предложения по выходу из экономического кризиса, решению социальных проблем и непосредственной работе партии. В заключение сказал о задачах, которые стоят перед совещанием секретарей партийных организаций городов-героев.
Потом были вопросы, и среди них такой: а есть ли у нас замена Горбачеву? Я ответил: «Что вы знали о Горбачеве, когда выбирали его Генеральным секретарем? Только то, что он самый молодой и ведет сельское хозяйство. Знали еще что-нибудь? Нет, не знали. Так и сейчас. Наверняка есть люди, которые в случае необходимости сменят Горбачева. Такого не бывает, чтобы на данное место имелась в нашей стране только одна личность».
Потом это будет называться «смоленским выступлением» и при определенных поворотах становиться то моим обвинением, то оправданием. «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется...»
В Москву я вернулся вечером. А уже утром мне позвонил Олег Семенович Шенин, человек насмешливый и неоднозначный, и, хохотнув, спросил: «Юра!
