Фредерик Массон - Наполеон и женщины
Онъ не любилъ бы ее такъ, какъ любитъ, если бы не занимался ея туалетомъ. Онъ имеетъ претензію считать себя знатокомъ въ этомъ деле. «Вы знаете, что я прекрасно понимаю толкъ въ нарядахъ», писалъ онъ Савари. Еще въ самомъ начале Консульства, когда надо было послать подарокъ какой-нибудь изъ государынь, напримеръ, королеве Испанской или Прусской, онъ самъ его выбиралъ. У него при Дворе ни одна плохо одетая женщина не ускользаетъ отъ его критики, и даже Жозефина, пріучившая его къ величайшей роскоши, къ изысканнейшему изяществу, къ утонченнейшему вкусу, не защищена отъ его замечаній. Особенно не терпитъ онъ платья темныхъ цветовъ, а г-жа Валевская упорно носитъ платья самыя простыя и только белыя, серыя или черныя. Последнія страшно ему не нравятся, и онъ говоритъ ей это. «Полька, – отвечаетъ она, – должна носить трауръ по своему отечеству. Когда вы возродите его, я не буду разставаться съ розовымъ цветомъ».
Такимъ образомъ, все его заставляетъ возвращаться къ одной и той же теме, но это нисколько не сердитъ его и нисколько не охлаждаетъ его горячую любовь къ ней. Въ это время онъ пишетъ своему брату Жозефу: «Я никогда не былъ такъ здоровъ и такъ галантенъ». И это признаніе настолько необычно въ его устахъ, что его нельзя не признать знаменательнымъ.
Ему не достаточно видеть свою любовницу каждый вечеръ съ глазу на глазъ; въ теченіе того времени, которое онъ проводитъ въ Варшаве до битвы при Эйлау, онъ требуетъ, чтобы она бывала на всехъ званыхъ обедахъ, на всехъ празднествахъ, на которыхъ присутствуетъ онъ. И на всехъ этихъ торжествахъ онъ все время, не пропуская ни одного мгновенія, переговаривается съ нею темъ немымъ и таинственнымъ языкомъ, которому онъ обучилъ ее и въ которомъ она теперь более опытна, чемъ самъ Дюрокъ. Она понимаетъ теперь эти движенія руки, знаки, делаемые палъцами, предназначенные только для нея, позволяющіе ей одной угадывать чувства, вызванныя ею и владеющія Императоромъ, когда онъ поддерживаетъ со всей ассамблеей оживленный разговоръ, ведетъ споръ, разсказываетъ съ поразительной точностью о техъ или иныхъ событіяхъ, произноситъ торжественную речь.
«Это удивляетъ тебя? – говоритъ онъ ей. – Пойми же, что я долженъ достойно занимать выпавшій мне на долю постъ. Мне досталась честь повелевать народами: я былъ только желудемъ и сталъ дубомъ. Я властвую, я у всехъ на виду, за мною наблюдаютъ и издали, и вблизи. Это положеніе заставляетъ меня иногда играть роль не совсемъ естественную для меня, но которую я долженъ выполнять, чтобы быть въ своихъ собственныхъ глазахъ – еще больше, чемъ въ глазахъ окружающихъ, – достойнымъ носителемъ сана, которымъ я облеченъ. Но тогда, какъ для всехъ я представляю собою дубъ, мне нравится быть желудемъ съ тобой одной. Разве могъ бы я, подъ взглядами целой толпы, сказать тебе: „Марія, я люблю тебя!“ Всегда, когда я тебя вижу, мне хочется это сделать, но я не могу наклониться къ твоему уху, не нарушивъ приличія».
Когда онъ переноситъ свою главную квартиру въ Финкенштейнъ, она должна следовать за нимъ; и тамъ они ведутъ тихое, монотонное существованіе, совершенно подобное тому, которое она вела некогда въ поместьи своего стараго мужа. Одиночество прерывается совместными, съ глазу на глазъ съ Императоромъ, обедами, за которыми имъ служитъ простой лакей. Медленно текущіе часы отдаетъ она чтенію или рукоделію. Развлеченіе – парады, на которые она смотритъ черезъ закрытые жалюзи; это жизнь затворницы, всегда къ услугамъ повелителя, въ полной зависимости отъ него, безъ общества, безъ удовольствій, безъ малейшаго кокетства; и эта жизнь удовлетворяетъ ее гораздо больше, чемъ блестящая, шумная, светская жизнь, которую она вела въ Варшаве.
Такимъ образомъ, для него она – тотъ типъ женщины, который онъ думалъ найти въ Жозефине: женщины нежной, мягкой, внимательной, робкой, не имеющей ни желаній, ни, повидимому, даже воли, принадлежащей ему целикомъ, живущей исключительно для него, женщины, которая если и проситъ у него милости, то милости настолько колоссальной, въ такой степени неличной, что замыслить ее, при всей ея химеричности, можетъ лишь необыкновенно возвышенная душа, требовать же ея отъ человека значитъ, приравнивать этого человека почти къ Богу.
Все это затрагиваетъ самыя интимныя струны его души и, когда онъ уезжаетъ изъ Польши, не осуществивъ той мечты, изъ-за которой эта женщина отдалась ему; когда она, разочаровавшись, въ отчаяніи, въ последній разъ умоляетъ его возвратить ей отечество и отказывается ехать за нимъ въ Парижъ, заявляя, что намерена удалиться въ глухую деревню и ждать тамъ, въ трауре и молитве, исиолненія обещаній, которыхъ онъ не сдержалъ, – тогда онъ, въ свою очередь, умоляетъ ее: «Я знаю, – говоритъ онъ, – что ты можешь жить безъ меня… Я знаю, что сердце твое не принадлежитъ мне… Но ты хорошая, ты добрая; твое сердце такъ благородно и такъ непорочно! Неужели ты лишишь меня возможности проводить каждый день около тебя несколько минутъ блаженства? Только ты ихъ можешь дать мне, а меня считаютъ самымъ счастливымъ человекомъ въ свете». И онъ говоритъ это съ такой горькой и печальной улыбкой, что ее охватываетъ странное чувство жалости къ этому владыке міра, и она обещаетъ пріехать въ Парижъ.
Она пріезжаетъ туда въ начале 1808 г., и отныне эта таинственная связь, – несомненно прерываемая время отъ времени изменами со стороны Наполеона, но остающаяся, темъ не менее, для него сильнейшей, единственной сердечной привязанностью, – принимаетъ такой странный характеръ, что, если бы не были найдены несомненныя доказательства ея существованія, если бы сопоставленіе показаній различныхъ свидетелей, совершенно невзначай дающихъ то въ одномъ, то въ другомъ случае отдельныя подробности, отдельныя достоверныя даты, не позволяли связно установить весь ходъ событій, – то нельзя было бы утверждать, что связь эта имела непрерывный характеръ, о чемъ, повидимому, не знали даже самые осведомленные современники.
Во время походовъ 1809 г. г-жа Валевская переезжаетъ въ Вену, где для нея приготовили очень элегантный домъ около Шенбруннскаго дворца; тамъ она забеременела и после Венскаго мира поехала разрешиться отъ бремени въ Валевичъ, где и родился 4 мая 1810 г. Александръ-Флоріанъ-Жозефъ-Колонна-Валевскій. He имеемъ ли мы право спросить себя, после всего того, что намъ теперь известно, не объясняются ли некоторыя колебанія, проявленныя Наполеономъ при переговорахъ съ Австріей, нерешителыюсть его въ вопросе о томъ, что ему делать съ Польшей, – присутствіемъ той, которой онъ такъ формально обещалъ возстановить ея отечество?
Въ конце 1810 г. г-жа Валевская, проведя сезонъ водолеченія въ Спа, возвращается въ сопровожденіи своей золовки княгини Яблоновской, въ Парижъ и привозитъ съ собой новрожденнаго; она занимаетъ изящный отель въ Шоссе-д'Антенъ – сначала въ улице Уссей, № 2, потомъ въ улице Виктуаръ, 48. Каждое утро Императоръ посылаетъ къ ней за распоряженіями. Къ ея услугамъ предоставляютъ ложи во всехъ театрахъ, передъ нею открыты двери всехъ музеевъ. Корвизару поручено заботиться о ея здоровьи; на Дюрока возложена обязанность снабжать ее въ самой широкой степени матеріальными средствами и заботиться вообще о ея удобствахъ. Императоръ даетъ ей ежемесячную пенсію въ десять тысячъ франковъ.
