Арсений Гулыга - Кант
Ослепленный раздражением, Гердер в своих упреках был столь же не прав, как и Кант в своей рецензии. Каждый из них не только не хотел замечать ничего позитивного у другого, но, излагая мысли противника, намеренно упрощал и искажал их. Кант аналогичную ситуацию перенес с достоинством: геттингенская рецензия не омрачила его личных отношений с Гарве, свою задачу как автора «Критики чистого разума» он видел лишь в том, чтобы довести до понимания читателя высказанные в ней мысли, помочь ему понять себя; от рецензента он требовал только аргументов. Пылкому Гердеру нужно было любой ценой дискредитировать оппонента. Пастор кипел от негодования. Полемика с Кантом быстро превратилась в препирательство, хотя последний по возможности старался удержаться на уровне иронии.
Рецензия Канта появилась в то время, когда Гердер дописывал вторую часть «Идей…». Наспех он вставил в нее несколько выпадов против критической философии. Но прежде чем книга увидела свет, Канту пришлось прочитать резкую отповедь в журнале «Немецкий Меркурий». Рецензией Канта были недовольны многие (и это еще более распаляло Гердера). Философ и поэт Кнебель в письме к пострадавшему называл Канта «болваном, профессором, который меряет мудрость на свой аршин», u высказывал опасение, как бы «этот ученый осел» не задержал хотя бы на шаг поступь Гердера. Был недоволен и писатель Виланд, издававший «Немецкий Меркурий». В его журнале и появился ответ Канту, написанный якобы неким «Пастором из ***».
Антирецензент упрекал рецензента в «метафизической рутине», которая мешает ему увидеть в «Идеях…» живую мысль, исследующую новые данные. В его пространной заметке содержалось немало и других упреков и резких слов; самое пикантное состояло в том, что под маской пастора скрывался зять Виланда, начинающий философ К. – Л. Рейнгольд, еще не прочитавший тогда основной работы Канта. (Ознакомившись впоследствии с «Критикой чистого разума», он стал горячим сторонником и активным ее популяризатором.)
Кант не выдержал и высказал в печати свое мнение об «антирецензии». Его оппонент, пишет он во «Всеобщей литературной газете», измыслил себе некоего «метафизика», не признающего эмпирического знания и закостеневшего в бесплодных абстракциях, на самом деле рецензия опирается именно на фактические данные, собранные антропологией и другими науками. Канта особенно задело замечание мнимого пастора о том, что «разум не должен отшатываться» ни перед какой смелой идеей; в реплике Кант снова настаивает на том, что за мыслями Гердера не стоит научная истина.
Сам автор не счел нужным оправдываться перед рецензентом. Его ответ представлял собой не оборону, а нападение. Гердер ни разу не называет имени Канта, но оно то и дело мелькает между строк во второй части его «Идей…». Так, он возражает против лежащей в основе статьи Канта «Идея всеобщей истории» мысли о раздоре как изначальном состоянии общества. И наконец, цитирует (с искажением) эту статью: «Вот легкий, но дурной принцип для философии человеческой истории: „Человек – животное, нуждающееся в повелителе и счастья своего конечного предназначения ожидающее от своего повелителя“. Все, что касается „счастья“, у Канта отсутствует; последний хотел лишь сказать, что люди злоупотребляют своей свободой, и поэтому они нуждаются в „повелителе“, в качестве которого выступает человеческий род в целом и институт государства. Гневные филиппики Гердера против государства также целят в Канта, который видел неизбежность этого института и лишь мечтал о его совершенствовании. Для Гердера государство – это машина, которую со временем надо будет сломать. И он переиначивает афоризм Канта: „Человек, который нуждается в повелителе, – животное; поскольку он человек – ему не нужен никакой повелитель“.
И еще одна стрела была пущена в Канта: обвинение (также необоснованное) в том, что критическая философия пренебрегает человеческим индивидом, главное-де для нее род как некая самодовлеющая сущность. «Если кто-нибудь скажет, что воспитывается не отдельный человек, а род, то это будет непонятно мне потому, что род, вид – это только всеобщие понятия, и нужно, чтобы они воплощены были в конкретных индивидах. Какую бы совершенную степень гуманности, культуры и просвещенности ни отнес бы я к общему понятию, я ничего не сказал бы о подлинной истории человеческого рода, как ничего не скажу, говоря вообще о животности, каменности, железности и наделяя целое самыми великолепными, но противоречащими друг другу в отдельных индивидах свойствами».
Когда вышла в свет вторая часть «Идей…», Кант получил книгу из рук Гамана и внимательно проштудировал ее («продержал вопреки обыкновению больше недели», – доносил Гаман Гердеру). Во «Всеобщей литературной газете» появилась новая рецензия. На этот раз она начиналась в благожелательных тонах: Кант похвалил умный подбор этнографических источников, мастерское их изложение, сопровождаемое меткими замечаниями. Но тут же стал иронизировать по поводу излишней метафоричности изложения, при которой «синонимы заменяют доказательства, а аллегории истину». Привел примеры того, как Гердер противоречит сам себе.
От Канта не укрылись содержавшиеся в книге и направленные против него выпады. Гердер выдвигает на первый план счастье индивида, противопоставляя его государству. Можно быть счастливым по-разному, отвечает Кант. Не призрачная картина счастья, которую каждый рисует по-своему, а «непрерывно растущая деятельность и культура, показателями которой служит упорядоченная в соответствии с правовыми понятиями государственная конституция», – вот подлинная цель провидения и Просвещения. Если идеал – блаженные острова Таити, где столетиями люди жили, не вступая в контакт с миром цивилизации, то спрашивается, есть ли здесь вообще необходимость в людях, не могут ли их заменить счастливые овцы и бараны. Гердер назвал принцип Канта «легким, но дурным». Он действительно легко усваивается, так как его подтверждает опыт всех времен и народов. Но почему он дурной? Может быть, правильнее было выразиться, что произнес его дурной человек?
Насмешка звучит и в кантовских замечаниях по поводу того, что Гердер не признает никаких атрибутов вида, отличающихся от признаков индивида. Конечно, если сказать, что ни у одной из лошадей нет рогов, а в целом лошадиный род наделен рогами, то это будет бессмыслица. Но человеческий род как целое обладает некими характеристиками, которых нет у отдельного индивида. Только род в целом осуществляет свое «предназначение», то есть пребывает в состоянии развития и способен достигнуть его вершины.
На этом Кант закончил полемику. От рецензирования третьей части гердеровских «Идей…» он наотрез отказался. Отзвуки полемики, правда, можно обнаружить в некоторых более поздних работах, например, в статье «Предполагаемое начало человеческой истории» (1786), где он весьма осторожно иронизирует над милым пасторскому сердцу Гердера Ветхим заветом. Но это только отзвуки. В целом Кант считал для себя спор исчерпанным.
