Лэнс Армстронг - Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни
Я вынужден был признать: состязаться на caмом высоком уровне, возможно, мне уже никогда! не доведется. Мой организм попросту может не справиться с такими нагрузками.
Как- то позвонил Крис Кармайкл — хотел узнать, как у меня продвигаются дела.
— Крис, мне страшно, — сказал я ему. — Я 6оюсь тренироваться. Боюсь, что, если слишком сильно поднажму, все может вернуться.
Странно: болеть раком оказалось легче, чем выздоравливать. По крайней мере, пока я болел, я хоть что-то предпринимал, а не просто сложа руки ждал возможного возвращения болезни.
Временами я продолжал именовать себя велогонщиком, а временами — считал «пенсионером». Как-то мы играли с Биллом в гольф в местном клубе и он выполнил великолепный удар.
— Когда-нибудь и я так смогу, — с восхищением произнес я.
— Ну, до пенсии тебе еще далеко, а чтобы непрестанно так бить, нужно много тренироваться,-
сказал Билл.
— Билл, ты забываешь, что я уже на пенсии, — возразил я.
По этому поводу мы с Биллом спорили непрестанно. Я был непостоянен — то мечтал о своем громком возвращении в велоспорт, то окончательно хоронил свою спортивную карьеру.
На первой лунке я говорил: «Ну что ж, Билл, теперь мы с тобой просто друзья, потому что как агент ты мне больше не нужен. С велоспортом покончено». А уже через несколько минут, на следующей лунке, размахивая клюшкой, спрашивал: «У тебя есть план, с чего мы начнем, когда я вернусь в велоспорт?» На третьей лунке мои слова опять менялись на противоположные.
— Надеюсь, ты возишься со мной не потому, что рассчитываешь со мной заработать? — говорил я
— Не рассчитывай, я уже не гонщик.
Билл привык к этим моим метаниям из стороны в сторону и старался обратить все в шутку или просто отмахивался от меня: «Ладно, хватит поговорим об этом завтра».
А потом произошло событие, усугубившее моя психологическое состояние: у помощницы Билла, нашей общей подруги Стейси Паундс, обнаружили рак легких. Стейси очень помогла мне во время MOей болезни и была нашим полноправным партнер ром в делах фонда. В свои пятьдесят пять эта ypoженка Техаса отличалась красотой, изяществом манер и… хриплым голосом — она много курила. Даже если бы Стейси сказала вам, что вы просто ничтожество, чтобы вы больше не смели ей звонить и что от вас воняет, то, повесив трубку, все равно подумали бы: «Какая приятная леди».
Стейси, в отличие от меня, не повезло: ее рак оказался неизлечим. Мы все были потрясены, но могли лишь морально поддержать ее — остальное было не в наших силах. Мама как-то купила мне два серебряных распятия на цепочке. Одно я стал носить сам, а другое отдал Стейси. Она, как и я была совершенным агностиком, но я сказал: «Стейси, я хочу подарить вам этот крестик, а другой такой же буду носить сам. Они незримо свяжут нас друг с другом. Носите его в процессе лечения или когда; хотите. Я же свой буду носить всегда». И мы носили их не как религиозные символы, а как символы» универсальные, символы нашего родства в раке.
Состояние Стейси стремительно ухудшалось. Доктор Юман пытался лечить ее, но ничего не помогало. От химиотерапии самочувствие только ухудшалось, а толку не было никакого. В конце концов она отказалась от лечения и врачи сказали, что жить ей осталось лишь несколько недель.
У Стейси был сын Пол. он служил в военно-морском флоте, и мы хотели чтобы он приехал повидаться с матерью, но с корабля его не отпускали. Мы звонили конгрессменаМ; сенаторам — всем подряд, но все было без толку. Наконец я решил пойти обходным путем. Я знал четырехзвездочного генерала Чарлза Бойда, кот0рый долгое время служил в Германии, а потом ушел в отставку и поселился в Вашингтоне. Я позвонил ему и сказаЛ:-Генерал Бойд, окажите мне усЛугу.
Я объяснил ему положение Стейси и сказал:
— Эта женщина умираеТ а ее сын служит накорабле.
Генерал остановил меня
Лэнс, сказал он, Ничего больше объяснять не нужно. У меня самого жена два года назад умерла от рака. Я сделаю всв; что СМОгу.
На следующий день сын уже летел ДОМой. Вот что такое раковое сообщество
Но незадолго до приезда Пола, Стейси перебралась в хоспис. Мы с Биллом и мамой навестили ее там и обнаружили убогое переполненное заведение, где явно не хватала перСонала. Стейси пожаловалась:
— Меня мучают такие боли, а когда я звоню ночью, болеутоляющее принести некому.
Я был в ужасе.
— Стейси, давайте договоримся. Мы сейчас соберем ваши вещи и уедем отсюда. Вы вернетесь домой, и я найму вам сиделку.
Начальница хосписа начала возражать:
— Вы не можете забрать ее.
— Она уезжает, и точка, — заявил я. — Прямо сейчас.
Биллу же я сказал:
— Возвращайся к машине и открой дверцу.
Мы уехали. Последние недели своей жизни
Стейси провела дома. Приехал сын, и мы нашли медсестру из хосписа, согласившуюся ухаживать за Стейси. Стейси боролась изо всех сил и продержалась на три недели дольше, чем предсказывали врачи. Диагноз ей поставили в январе, вскоре после того, как я закончил лечение. В феврале она! оставила работу, а в марте была уже тяжело больна. А потом она умерла, разбив наши сердца.
Я был подавлен и продолжал тревожиться за свое собственное здоровье. Одновременно я испытывал далее какое-то чувство вины за то, что мне так повезло и я остался жив. После смерти Стейси велоспорт окончательно для меня отошел на второй план, тем более что возвращение к гонкам казалось мне уже нереальным. Стив Льюис как-то приехал в гости из; Плано и нашел, что я сильно изменился. Думаю, он не вполне представлял себе, как сказалась на мне болезнь, пока не разглядел меня, худого и бледного, с выступавшими скулами. Я показался ему сломленным духом. Потом я показал ему снимки моих легких и сказал: «Я действительно был уверен, что умираю».
Я все- таки пытался думать о чем-то другом, кроме своего состояния, но никак не мог понять, с чего мне начать. Участие в гонках и отношения с «Cofidis» стали для меня уже вопросами неактуальными. Я не знал, чего я хочу, не знал, что я могу, и не мог избавиться от мысли, что велоспорт мне больше не интересен, — как вещь слишком тривиальная.
Стив, увидев фотографию моего победного финиша на этапе «Тур де Франс», спросил:
— Когда собираешься возвращаться?
— Я почти уверен, что с этим покончено, — ответил я. — Слишком тяжелая работа для моего организма. Ты шутишь? — изумленно произнес Стив.
— Я уже никогда не смогу участвовать в гонках, — повторил я.
Стив был ошеломлен. Он даже представить не мог, что я вообще способен сдаться.
— Думаю, для меня все потеряно, — сказал я.-
Я уже не тот.
Я рассказал ему о том, как боялся потерять свой дом и как мне приходилось на всем экономить. Я старался смотреть на вещи реально и пытался составить альтернативный план своего будущего, в котором места велоспорту не было. Стив знал меня как хвастливого задиру, а сейчас я ныл, как последний слабак. Того пыла, который он помнил во мне, уже не было.
