Дмитрий Петров-Бирюк - История моей юности
Я соскочил с лошади и осмотрел ее больную ногу.
В одном месте из-под подковы просачивалась кровь.
Видимо, подковочный гвоздь вонзился в ногу лошади и причинял ей боль. Надо сорвать подкову. Но разве я мог это сделать здесь, в степи, безо всякого инструмента? Я был бессилен чем-либо помочь своей лошади. Между тем надо было ехать.
— Садись, Саша, — сказал Андрей, — поедем потихоньку.
Я вскочил в седло, и, мы мелкой рысцой двинулись вперед. Жеребец припадал на ногу все сильней.
— Ничего, — успокаивал Андрей, — потихоньку доедем. Нам не к спеху.
Мы уже отъехали от хутора версты две, — когда с окраины его вдруг прогрохотал оружейный залп. Пули роем просвистели над нами.
Андрей, оглянувшись, хлестнул коня плетью, рванулся вперед. Я поскакал вслед за ним. Но жеребец мой не мог быстро бежать, и я заметно стал отставать от Земцова.
Некоторое время над головой еще посвистывали пули, а потом затихло. Я оглянулся. Сердце мое взволнованно забилось: за мной мчалось с десяток белогвардейцев. Я подталкивал пятками свою ковыляющую лошадь — она, бедная, покрываясь мылом, напрягала последние свои силы… Казалось, вот-вот она остановится.
— Андрей! — закричал я. — Не оставляй меня!..
Не поняв, о чем я кричу, Андрей на мгновение приостановил свою лошадь.
— Ты чего? — обернулся он ко мне.
— Не оставляй меня… Вон, видишь, белые гонятся…
Оглянувшись, Андрей, ни слова не говоря, огрел свою лошадь плетью и понесся в намет…
— Андрей!..
Но он даже и не оглянулся.
Сильно припадая на больную ногу, жеребец мой хотя и медленно, но бежал…
Земцов ускакал от меня уже далеко. Я видел, как он нагнал какую-то подводу.
За эти минуты я пережил много, очень много. Я не надеялся на моей хромоногой лошади ускакать от преследователей. Я умолял жеребца ускорить бег. И милый жеребчик словно понимал мою просьбу, понимал, что я от него хотел. Покрываясь пеной, он бежал как мог…
Оглянувшись на своих преследователей еще раз, я, к своей радости, убедился, что почти все они повернули назад. Отстали! Видно, белогвардейцы побоялись заставы красных. Но один из преследователей, увлекшись погоней, упрямо гнался и гнался за мной. Оглядываясь, я видел, что расстояние между ним и мной резко сокращается. Сейчас нас разделяло не более двухсот метров. Еще одно усилие, еще несколько минут — и он меня настигнет…
Я подумал: «Может быть, мне соскочить с коня, залечь под какой-нибудь кочкой и обстрелять белогвардейца из ружья?.. Но что я могу, сделать со своей однозарядной берданкой?.. Один раз, я смогу выстрелить в своего преследователя. Если промахнусь, то второй раз зарядить ружье уже не успею, и он зарубит меня».
Нет, это не годится…
Я решил скакать на своем жеребчике до тех пор, пока он еще может скакать. А когда остановится, тогда другое дело…
А преследователь между тем продолжал мчаться за мной. Теперь расстояние между нами сократилось уже, наверное, метров до ста… Я даже слышу, как он что-то кричит мне. Я оглядываюсь: сверкая обнаженной шашкой, белогвардеец машет мне ею, приказывая остановиться. Я смахиваю из-за спины берданку и, не останавливаясь, на скаку стреляю в него.
Слышится матерная ругань. Белогвардеец никак не хочет отстать от меня. Никак!.. Вот он уже совсем близко. Я холодею от страха. Я не могу даже обороняться. В моей берданке нет патрона.
Но я вижу впереди, на дороге, стоит телега, а около нее наши дружинники с ружьями. Тут же и Андрей Земцов размахивает берданкой.
Я с облегчением вздыхаю. И мой вспаренный, побелевший от пены жеребчик, как будто почувствовав, что он свое дело сделал, звонко, радостно ржет. Я оглядываюсь: преследователь мой скачет назад.
Дружинники послали ему вдогонку три пули.
— На этот раз ты, паренек, счастливо отделался, — сказал мне артиллерист.
— Я-то отделался, — ответил я со злостью, — а вам бы не следовало бросать нас на произвол судьбы… Почему не позвонили в колокол?.
— Ну, что ж, паренек, поделаешь, — смущенно развел руками артиллерист. — Понадеялись на мальчишку… Извиняй, брат, бывает…
В окопах
Дня три наша дружина жила припеваючи: был у нас хлеб, было и мясо. А потом сформировались полки, нас разбили по взводам и зачислили на продуктовое и вещевое довольствие.
Как-то вскоре после этого нас в ночь повели куда-то. Куда идем, никто из нас не знал.
Растянувшись по дороге, мы старались идти бесшумно. При лунном свете мы походили на ночных призраков, совершающих свой таинственный поход.
Но я угадывал дорогу: еще совсем недавно, несколько дней назад, по ней ездил на хутор Бугровский. Значит, думал я, мы займем позицию где-то здесь, недалеко.
И не ошибся. В полночь мы подошли к хутору Бугровскому и, подавшись от него на километр влево, рассыпались в цепь — метра на два-три друг от друга.
Нам приказали рыть окопы. А мы не знали даже, какими они должны быть, эти окопы, и вырыли себе такие ямы, что они походили на огромные погреба.
Расхаживая по линии «окопов», командир роты Порасюк, бывший прапорщик, портной из станицы Котовской, беззлобно ругал нас:
— Ну на кой черт вы такие погреба порыли?.. Что в них слонов, что ли, засаливать?
Два дня мы осваивались, обживались на своих позициях, привыкали к обстановке.
Погода стояла чудесная, ночи бывали дивные. Нам, молодежи, такая привольная жизнь на свежем воздухе была по душе. Лунными светлыми ночами мы собирались у чьего-нибудь окопа и под аккомпанемент гармонии, на которой играл Алексей Марушкин, пели песни.
Было полное затишье. Белые не показывались. Мы бездельничали, много спали, балагурили, играли в чехарду, бились в карты.
В основном состав нашей роты был хороший — хлеборобы-казаки и иногородние: жестянщики, портные, сапожники. Все труженики, народ честный, степенный. Но в семье не без урода. Были среди нас и искатели приключений, хулиганы, насильники. Хоть и мало, но все-таки были. Они-то и марали нашу честь красных воинов. Они не брезговали заглянуть в сундук к казачке, утащить что-нибудь, могли залезть в погреб или кладовую, могли и надсмеяться над какой-нибудь девушкой или молодой женщиной.
В нашей роте было несколько таких дебоширов во главе с заводилами Буздалиным, Тарарухиным и Гробовым. Все они были молодые парни лет по восемнадцати.
Нередко, истомившись от безделья, эти отпетые головушки подбирали себе соответствующую компанию и отправлялись через реку на соседний хутор Черкасский в «разведку», как они утверждали.
Там они пропадали весь день. Возвращались с «разведки» они уже к вечеру, веселые, возбужденные, с ведрами, доверху наполненными свежими ароматными кусками сот, и мешками яблок.
