Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
Концерт
После обеда, за которым был окончательно ликвидирован дельфин, скауты сорганизовали маленькое «клубное отделение» — показали шуточные сценки, фокусы, забавы и в заключение пропели несколько скаутских песенок.
Лагерная песенка «Картошка» имела необыкновенный успех. Ребята попросили повторить ее. Особенно понравились заключительные слова:
«Неуклюжие бегемоты
Издают протяжный вой….
Хоть и знают скауты ноты,
Но поют — о, Боже мой!..»
Слово «бегемоты» потребовало специального разъяснения, каковое и было дано Тамарой со всеми красками тропических истоков Голубого Нила. Правда, слова Африка и Нил тоже потребовали объяснений.
— Да что-ж это, ребята, — словно обиделся боцман. — Все-то мы вам поем, да рассказываем. А вы нам-то разве не сумеете спеть?
— Мы-то? Эва! — с ноткой обиды в голосе ответил «генерал». — Мы тоже не сапогом сморкаемся… Давай, робя, сгрохаем, что-ль?..
— А что?
— Да хуч бы для начала — нашу «подвагонную». Я — за запевалу… Ну-ка!..
Хриплым, но верным баском Каракуль затянул песенку о судьбе беспризорника, везде встречающего пинки и окрики. Все его сторонятся и никто не пожалеет… Вот он, одинокий и озлобленный, в кучке других беспризорников встречает какую-то девочку и останавливается, как вкопанный…
«— Что, пацан, распялил зенки?[16]
— Где тебе, дуреха, знать…
Ты мою сестренку Нинку
Мне напомнила опять…
Ну точь в точь твой голос звонкий,
И глаза совсем твои…
— Ну, а где твоя сестренка?
— Скорый поезд раздавил».
И нестройный хор маленьких оборвышей дружно подхватил:
«Свисток, браток, да на ось…
Нас опять повезет паровоз…
Мы без дома и гнезда,
Шатья беспризорная…»
Мы похвалили. «Генерал» расплылся от удовольствия.
— Ну, ежели вам понравилось, — мы вам тут цельный концерт сварганим… А ну-ка, Сенька! Давай, Шкет, что с того, что ты по дачным поездам воешь… Хуч тут и бесплатно, да для хороших людей и веревки говорят не жалко.
Сенька-Шкет, курносый остроглазый мальчик с огромной копной белокурых растрепанных волос на голове, довольно ухмыльнулся.
— А мне што? Я завсегда. С моим полным… А што?
— Да вот, хоть «Гон со смыком»…
Сенька подбоченился и потопал по песку босыми ногами…
— Эх, чечетка не выйдет… Эх-ма!.. Ну, да все едино…
И он начал чистым ясным голоском песенку вора:
«Гоп со смыком — это буду я… Та-та…
Граждане, послушайте меня.
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
И тюрьма скучает без меня… та-та»…
Тут Сенька разухабисто подмигнул, шевельнул плечами, и видно было, что на полу он иллюстрировал бы песенку залихватским танцем…
«Но сколько бы в тюрьме я не сидел, та-та
Не было минуты, чтоб не пел…
Заложу я руки в брюки
И хожу, пою от скуки…
Что уж будешь делать, коль засел? Та-та»…
Дальнейшие приключение вора развиваются своим чередом… Вот он «весело подыхает»:
«Но если я неправедно живу, та-та,
К черту попаду я на луну…
Черти там, как в русской печке,
Жарят грешников на свечке…
И с ними я литровку долбану… та-та»…
Приключение неунывающего воришки продолжаются и в раю:
«Там живет Иуда Искариот, та-та…
Среди святых лягавым он слывет.
Гадом буду, не забуду,
Прикалечу я Иуду:
Пусть, халява, даром не орет…»
Песенка вызвала дружный смех. Надо признаться, что парнишка исполнил ее прямо артистически, с большой музыкальностью и юмором. Единогласно потребовали «еще».
— Ну, что-ж еще?.. Разве, вот, еще Пересыпскую. Эх…
«Ешь ананасы,
Рябчика жуй…
День твой последний
Приходит, буржуй!..»
— Да брось к чертовой матери, Сенька, — раздались голоса. — Выбрал тоже дерьмо такое петь! При буржуях сам бы, небось, может, ананасы жрал бы. Давай лучше жалостную!..
— Жалостную? Ну, ладно. С дрожементом, значит?
Он скорчил унылую рожицу и слезливо запел:
«Товарищ, товарищ,
Скажи моей маме,
Что сын ее погибнул на посте…
С винтовкой в рукою
И с шашкою в другою
И с песнею веселой на усте…»
Далее оказывается, что причины такой трагической смерти — романтические:
«Евонная Манька
Страдала уклоном.
Плохой между ими был контакт…
Намазанные губки,
Колена ниже юбки…
А это безусловно — вредный хфакт…»
Происходит соответствующая «идеологическая дисскусия», в результате которой:
«Она ему басом:
— Катись к своим массам!..
Не буду я сидеть в твоем клубе…
— Ах, ты, вредная гада,
Тибя мене не надо,
Я проживу и без тебе»…
Но, в конце концов, — «сердце не камень»… Оно разрывается от обиды:
«Товарищ, товарищ,
За что же мы боролись…
За что мы проливали нашу кровь?
За намазанные губки?
За колена ниже юбки?
За эту, за проклятую любовь?»
Мы были в восторге. «Генерал» горделиво усмехнулся.
— Он у нас чище Шаляпина… Как где на вокзалах — так монета и сыпется…
— А что ты с деньгами-то делаешь? — спросил Боб.
— Как это что? — не понял вопроса Сенька. — Обыкновенно, что…
Теперь очередь не понять наступила у боцмана…
— Как это, обыкновенно?
— Ишь, ты, наивняк какой выискался! — фыркнул Сенька. — Ясно что — пропиваю… А что-ж с ними больше делать-то?
Каракуль прервал деловой разговор.
— Ладно, ладно… Заткнись, Сенька. А ну-ка, Манька, проскрипи ты что.
Манька, темнокожая девочка лет 13, злобно сверкнула на Каракуля черными глазами из под косм свешивающихся на лицо волос.
— Ты, Ванька, своей голотой командуй, — обрезала она «генерала». — А когда к нам лезешь — сопли раньше утри…
— Да ты не кирпичись, Манька, — примирительно ответил Каракуль. — Я ведь так только. Спой, дружок, холера тебе в бок, для наших-то хозяевов… Не ломайся!
