Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте
4 августа 1839 года
О поездке в Ливерпуль все еще только мечтают – это что-то вроде воздушного замка. Между нами, я сомневаюсь, что это к чему-либо приведет. Тетушка, как многие пожилые люди, любит поговорить на эту тему, но, когда доходит до дела, сразу устраняется. Если так пойдет дальше, то, мне кажется, лучше будет вернуться к нашему с тобой изначальному плану – отправиться куда-нибудь вдвоем, без сопровождения. Я могу уехать, чтобы побыть с тобой, на неделю, самое большее – на две, но никак не дольше. Куда бы тебе хотелось поехать? Бёрлингтон, как я слышала от М., был бы подходящим местом, не хуже других. Когда ты отправляешься? Пожалуйста, устраивай все по своему усмотрению, как тебе удобнее, я не стану возражать. Сама мысль увидеть море, побыть рядом с ним, наблюдать, как оно меняется во время рассвета, заката, при лунном свете и в полдень, в тихую погоду и, возможно, во время шторма, – все это переполняет мою душу. Мне все там должно понравиться. И как замечательно не быть вместе с теми людьми, с которыми я не имею ничего общего, скучными и назойливыми, а быть с тобой, кого я знаю и люблю и кто знает меня. Со мной приключился довольно странный случай, о котором я хотела бы тебе рассказать; приготовься, это будет смешно. Позавчера мистер ***, приходской священник, приехал к нам на целый день и привез с собой своего помощника115. Этот последний джентльмен по имени мистер Б. – молодой ирландец, недавно окончивший Дублинский университет. Мы все видели его впервые, однако он, как истинный сын своей родины, вскоре почувствовал себя как дома. Его характер быстро сказался в манере разговора – остроумной, живой, горячей, не лишенной ума, однако с явным недостатком того благородства и благоразумия, которое свойственно англичанам. У себя дома я, как ты знаешь, довольно разговорчива и совсем не робею: никогда не взвешиваю свои слова и не страдаю от этой несчастной mauvaise honte116, мучающей и сдерживающей меня в любом другом месте. Итак, я вступила в разговор с этим ирландцем и смеялась его шуткам. Хотя я сразу отметила его недостатки, но охотно прощала их, поскольку он показался мне забавным и необычным. В конце вечера я несколько разочаровалась в нем: он принялся сдабривать разговор отборной ирландской лестью, которая мне не совсем приятна. Затем джентльмены ушли, и никто о них больше не вспоминал. И вот несколько дней назад я получила подписанное незнакомой рукой письмо, место отправления которого привело меня в тупик. Было сразу ясно, что оно пришло не от тебя и не от Мэри – моих единственных корреспонденток. Я открыла и прочла его. Это оказалось признание в любви и предложение руки и сердца, выраженное пылким языком юного ученого ирландца! Думаю, ты смеешься от всего сердца. Это ведь так непохоже на мои обычные приключения, правда? Это скорее напоминает то, что случается с Мартой. Я же несомненно обречена остаться старой девой. Ну ничего. Я заставила себя смириться с этой судьбой, еще когда мне было двенадцать лет.
Я, конечно, слыхала о любви с первого взгляда, но ведь это превосходит все пределы! Можешь сама догадаться, каков был мой ответ. Уверена, ты не захочешь меня обидеть неверным предположением.
14 августа того же года Шарлотта пишет все еще из Хауорта.
Я зря упаковала свой сундучок и приготовила все к нашему предполагаемому путешествию. Однако так получилось, что я не смогу отправиться ни на этой неделе, ни на следующей. Единственная двуколка, которую можно нанять в Хауорте, уехала в Хэррогейт и, по всей вероятности, останется там это время – так говорят у нас. Папа решительно против того, чтобы я ехала дилижансом, а потом шла пешком до Б., хотя мне кажется, я с этим справилась бы. Тетушка ругает погоду, а также дороги и все четыре ветра. В общем, я прикована к месту, и, что еще хуже, ты находишься в том же положении. Снова перечитав – уже в третий раз – твое последнее письмо (написанное, кстати, такими иероглифами, что при первом чтении я едва смогла понять пару слов), я обнаружила слова о том, что если я отложу наше путешествие до четверга, то будет уже слишком поздно. Я сожалею, доставляя тебе такие неудобства, но теперь, как я понимаю, нет нужды договариваться о пятнице или субботе, поскольку вероятность моей поездки совсем мала. Старшие в нашей семье и не хотели, чтобы я ехала, а теперь, когда трудности возникают на каждом шагу, их противодействие становится более открытым. Папа мог бы, наверное, потворствовать мне, но сама его доброта заставляет меня сомневаться, следует ли мне воспользоваться ею. Таким образом, даже если мне удастся победить недовольство тетушки, придется смириться перед папиным потворством. Он ничего не говорит, но я знаю: он предпочел бы, чтобы я оставалась дома. Тетушка прямо сказала бы об этом, но я заставляю ее сдерживать уже вполне созревшее недовольство до тех пор, пока все не будет окончательно решено между мной и тобой. Не полагайся на меня больше: не бери меня в расчет. Наверное, мне следовало с самого начала проявить благоразумие и отказаться от надежд на это удовольствие. Ты наверняка сердита на меня за такое разочарование. Но я не хотела, так получилось. Последнее, о чем я собираюсь попросить тебя: если ты не поедешь на море прямо сейчас, то, может быть, ты заедешь к нам в Хауорт? Тебя приглашаю не только я, ко мне присоединяются папа и тетя.
Однако потребовалось еще немного терпения, и спустя совсем небольшое время Шарлотта наконец совершила эту приятную поездку, о которой так мечтала. В конце сентября они с подругой отправились в Истон на две недели. Именно там она впервые увидела море.
24 октября
Не забыла ли ты, как выглядит море в это время года, Э.? Не затуманилось ли оно в твоей памяти? Или ты до сих пор видишь его, темное, синее и зеленое, с белой пеной, и слышишь, как оно ревет при сильном ветре или просто шумит в тихую погоду? <…> Я в полном порядке и сильно потолстела. Часто вспоминаю Истон, а также достойного мистера Х. и его добросердечную супругу и наши приятные прогулки до х-го леса и до Бойнтона, наши веселые вечера, шумные игры с маленьким Ханчеоном и т. д. и т. п. Сколько мы будем с тобой жить, столько будем вспоминать это милое время. Скажи, упомянула ли ты в письме к мистеру Х. про мои очки? Без них я испытываю крайние неудобства: тяжело читать, писать и рисовать. Я надеюсь, мадам не откажется прислать их сюда. <…> Прости за краткость письма, я сегодня целый день рисовала, и мои глаза так устали, что даже писать трудно.
Однако вскоре воспоминания о приятном путешествии несколько потускнели. В это время произошел случай, грубо напомнивший о реальной жизни с ее заботами.
21 декабря 1839 года
