Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем
Жданько очень огорчился.
Он был талантлив, а ролей интересных ни в театре, ни в кино не было, разве что роль в фильме Бориса Фрумина «Ошибки юности», но весною 78-го года, перед гибелью Жданько, этот фильм положили на полку.
За две-три недели до страшного исхода я пригласил Жданько в гостиницу «Москва» на встречу с писателями Валентином Распутиным и Беловым Василием Ивановичем, с Игнатьевым Женей и другими. После этого вечера Стас шутливо говорил: «Теперь можно и умирать… Я успел встретиться с могучими людьми…»
Я уже упоминала об этой встрече, которая на Стаса произвела огромное впечатление. Он гордился ею и при удобном случае с удовольствием говорил о ней. Он рассказал об этой встрече и Попкову. Но Попков насмешничал над ним: «И ты, конечно, среди этих людей был главным?».
Да, кстати, Попков больше так и не появился в суде. Неужели он не придет? Нагло с его стороны так поступать. Не только по отношению ко мне. Прежде всего к памяти Стаса.
Был апрель 1978 года. Мы со Стасом гостили у Сережи и Танюшки.
Ранним утром Стас вернулся со съемок из Белоруссии и за кофе сказал мне:
— Я чего-то ожидаю, Валена…
Раздался телефонный звонок. Звонил Толя Заболоцкий. Он пригласил нас в музей Андрея Рублева посмотреть икону Спаса, которую в течение десяти лет открывал реставратор Михаил Баруздин. Икона IX века.
— Валена! Как получается, а? Только что я сказал тебе, что ожидаю чего-то, и на тебе! — радовался Стас.
Я, к сожалению, не могла пойти в музей. У меня в театре были неотложные дела. А Стас помчался к Толе в Дегтярный переулок.
Ближе к вечеру звонит мне и говорит:
— Валена! Мы в гостинице «Москва». Приходи!
Очень важно он проговорил это.
Спрашиваю:
— Кто «мы»?
И совсем важно Стас ответил:
— Анатолий Дмитриевич Заболоцкий, Василий Иванович Белов, Валентин Распутин, Игнатьев Евгений и другие, коих ты не знаешь. Вот так-то! Пожалуйста, приходи!
Я приехала.
Дверь в номер была приоткрыта. Я вошла в переднюю и увидела за стеклянной дверью большую комнату. В комнате за круглым столом хохотала компания. Стас обернулся и выскочил из-за стола мне навстречу. Моему появлению он очень обрадовался. Толя Заболоцкий тоже радостно говорил:
— Какая ты румяная! Шаль тебе очень идет!
Я была в дубленке и огромной яркой шали с длинными кистями.
Валентин Распутин подвинул к столу мягкое кресло и пригласил меня присесть.
Василий Иванович Белов продолжал свой веселый рассказ.
Валя Распутин налил мне вина в тонкий бокал и тихо сказал:
— Ты хорошая актриса и человек хороший. Мне даже кажется, что у тебя нет пороков.
Я удивилась и переспросила:
— У меня нет пороков?
— Да, их нет у тебя.
— Ах, если бы это было так! На самом деле есть. И очень много. Один из них — преотвратительный, — и я щелкнула по тонкому бокалу..
Он зазвенел.
— Не верится, — сказал Распутин.
Я вздохнула.
А Стас вдруг запел:
— «По залугам зелененьким, по залугам…»
Когда он закончил песню, Василий Иванович поинтересовался:
— Откуда ты так хорошо знаешь украинский?
Стас сделал паузу. И вдруг сказал:
— Николай Олимпиевич научил. Гениальный артист Николай Олимпиевич Гриценко.
Почему он так сказал? Я ведь знала, что это любимая песня Александры Александровны, мамы Стаса. Она его и научила. Почему он сказал, что Гриценко, а не мама? Почему он смертельно побледнел и растерялся?
А Валя Распутин спросил:
— Ты давно в Москве живешь?
— Да, вот… четыре года института и третий год в театре. Да, Валена?
— Да.
Стас пристально вглядывался в Распутина: хотел понять, почему тот спросил, давно ли он живет в Москве.
— Быстро ты адаптировался. Никогда не скажешь, что сибиряк, — заметил Валентин.
Стас совсем разнервничался, а я говорю Валентину:
— Он ведь артист. Он очень хороший артист, поэтому у вас, Валя, сложилось такое впечатление. На самом деле Стас только и думает что о доме, о матушке Шуре, об отце Алексее, о собаке Кучуме, о коте, который любит сидеть у калитки. Сибирь для него — все.
Стас засверкал улыбкой.
Вдруг Василий Иванович Белов во весь голос предложил Распутину:
— Валь, поехали ко мне в Вологду, а?
И с надеждой посмотрел на него.
— А что… поехали! — улыбнулся Распутин.
Василий Иванович обрадовался, но переспросил:
— Правда, поедешь?
— Правда, поеду!.
Василий Иванович по-детски переспросил еще раз:
— Правда-правда? Валь, ты меня не обманываешь?
— Да не обманываю. Поеду.
Валентин сидел от меня слева, Толя Заболоцкий справа, Стас чуть поодаль.
Толя вскинул на меня свой лучистый взгляд и тихо спросил:
— Макарыча-то помнишь?
— Очень.
— Не мог он умереть сам… Что-то здесь не то… Что-то здесь не так…
Толя низко-низко опустил голову. Я заметила, что слеза капнула на пол, потом еще и еще… Он вытащил платок, вытер один глаз, потом второй, утер нос… обстоятельно так… никого не смущаясь. Допил свою водку, запрокинул голову и закрыл глаза, а слеза снова побежала по лицу его.
Стас коротко поглядывал на Толю.
Потом Василий Иванович и Валентин уехали на вокзал, Женя Игнатьев тоже ушел. И мы тихонечко спустились вниз, нашли машину, проводили Толю домой и поехали к себе.
Стас был молчалив.
Дома спросил:
— Есть у нас что-нибудь выпить?
Я принесла из кухни водку, квашеную капусту, сало, хреновину и хлеб.
Александра Александровна часто Стасу посылки присылала, и обязательно в них было сало и хреновина, очень вкусная. Она делается из хрена, помидоров и чеснока. Мы ее в чайнике держали. Из чайника поливали хреновиной и суп, и мясо, и все-все. Вкусно! Прелесть!
Стас встал.
— Давай, Валена, Василия Макарыча помянем. Царствие ему небесное.
Выпили.
— Я заметил твой взгляд, Валена, когда Белов спросил, откуда я так хорошо знаю украинскую песню. И я ответил, что Гриценко научил, а не матушка. Знаешь, Валена, эти могучие люди очень русские, а я наполовину хохол.
— Ну и что?
— Да так… Охота быть либо тем, либо другим.
Не стала я продолжать эту тему, а попросила:
— Спой, пожалуйста, «По за лугам зелененьким». Я подпою.
Стас запел, и я вместе с ним. Тихо пели, грустно, но светло.
Вскоре Стас уехал в Питер. Вернулся с печальной вестью. Фильм Бори Фрумина «Ошибки юности», уже законченный, в Госкино не приняли. Это означало «лечь на полку».
— Что теперь делать, Валена? А? Как теперь быть, как жить? Я через нее, через картину эту, хотел прославиться… Жизнь из-под ног выбивают, суки, дерьмоеды пакостные. Сколько сил и здоровья ушло, а они одним махом часть жизни моей уничтожили. Если Заболоцкий не будет меня снимать, то я… я не знаю что… Хоть плачь, Валена.
