Дарья Донцова - Записки безумной оптимистки
Я потрясенно переспросила:
— Что? Вы хотите печатать «Поездку в Париж»?
— Да, — подтвердила редактор. — Но возникла проблема, в вашей повести небольшой объем, нам нужна еще одна рукопись, если у вас нет…
— Есть, — заорала я так, что Машка отскочила к двери и в ужасе уставилась на меня, — есть! Господи, вы до которого часа работаете?
— До половины шестого.
Взгляд упал на часы, стрелки показывали тридцать пять минут пятого.
— Только не уходите, — заорала я, — сейчас, уже бегу!
В трубке послышался легкий кашель.
— Хорошо, — ответила Ольга Вячеславовна и отсоединилась.
Я бестолково заметалась по квартире, одной рукой натягивая джинсы, другой распахивая шкаф, в котором лежали написанные детективы. Господи, в чем нести папки? На глаза попалась безразмерная авоська, в которой хранился репчатый лук. Я вытряхнула головки, сунула на их место рукописи и понеслась к двери. Тут наконец-то ожила Машка.
— Мама, — остановила она меня, — ты вся в саже.
Я схватила бумажный платок.
— Не задерживай меня, сейчас в «ЭКСМО» все уйдут, по дороге вытрусь.
— А зачем ты сунула трубку в ведро? — не успокаивалась девочка.
Я глянула в грязную воду, различила в ней очертания того, что еще недавно служило телефоном, и рассердилась.
— Вот ерунда, новый купим.
Маняша разинула было рот, но я уже вылетела на улицу, волоча за собой авоську, набитую папками.
В издательство я принеслась ровно в пять, не стала связываться с медленно тащившимся троллейбусом, схватила такси.
В кабинете опять сидели двое: Ольга Вячеславовна и Алексей Брагинский, я кашлянула.
— Здравствуйте.
— Садитесь, — кивнула редактор.
Брагинский на минуту оторвался от экрана компьютера, оглядел меня и снова уткнулся в работу. Ольга Вячеславовна тем временем начала говорить:
— Книга сырая, она потребует серьезной переделки.
Я воскликнула:
— Все что хотите!
Брови Ольги Вячеславовны поползли вверх.
— Вот здесь наши замечания.
Я схватила листок. Так, восемнадцать пунктов, сущая ерунда.
— Завтра принесу переделанный текст.
Рубис неожиданно улыбнулась:
— Ну можно и через неделю, особой спешки-то нет. Еще придется переделать название, ваше маловразумительное.
— Да, да, все что пожелаете.
Брагинский снова оторвался от компьютера и уставился на меня.
Я так хотела увидеть книгу напечатанной, что была готова на что угодно. Прикажи мне Ольга Вячеславовна раздеться догола и пробежаться по Тверской, мигом бы выполнила ее просьбу.
— Теперь об объеме, — продолжала редактор, — нам нужна еще одна рукопись…
— Есть! — радостно закричала я и водрузила ей на стол авоську, набитую папками. — Вот они! Выбирайте любую. Впрочем, что это я чушь несу, оставляйте все!
Ольга Вячеславовна заморгала, потом очень аккуратно выудила из авоськи рукописи и стала просматривать их.
Внезапно Брагинский упал лицом в стол, его плечи затряслись. Я решила, что ему стало плохо, но тут парень поднял голову и стало понятно, что он просто умирает от смеха. Кое-как успокоившись, Алексей пробормотал:
— Чего только в Интернете не напишут, обхохочешься.
Ольга Вячеславовна довольно сердито глянула на коллегу, тот, продолжая хихикать, быстро вышел в коридор.
Потом, уже став постоянным автором, я подружилась с Алексеем Брагинским. Леша, несмотря на юный возраст, занимал в «Эксмо» одну из руководящих должностей, он был пресс-атташе издательства. Очень талантливый, высокопрофессиональный, фонтанирующий идеями специалист, Брагинский сделал много для того, чтобы продвинуть писательницу Дарью Донцову на книжном рынке.
Иногда Алеша казался мне грубым, безапелляционным, но я быстро разобралась, что вся его нетерпимость и эпатажность всего лишь маска, а под ними скрывается тонкий, ранимый, сентиментальный человек, очень боящийся, чтобы окружающие не посчитали его кем-то вроде моего Ивана Павловича Подушкина. Одно время я и впрямь думала, что Леша грубиян, но потом услышала, как великолепно он играет на рояле, увидела, как любит свою дочь, узнала, какие у него настольные книги, прониклась к Леше глубоким уважением. Это была яркая, очень одаренная личность, по-настоящему интеллигентная, с нежной, ранимой душой. Увы, мне приходится употреблять глагол «был». Алексея Брагинского больше нет с нами, некоторое время назад он, вследствие трагической случайности, ушел из жизни в самом расцвете лет, не успев осуществить всего задуманного. И часто, когда я иду по длинному коридору издательства, мне чудится его чуть хрипловатый голос:
— Грушка! Наш вам привет! Опять принесли бедным издательским детям рукопись? Ну спасибо, теперь намажем на хлеб маслице! Ты пиши, пиши, глядишь, у нас и икорка появится!
Он так разговаривал со мной: то на «ты», то на «вы». Дико осознавать, что он ушел навсегда и не вернется. Но если разговоры про тот свет правда и Алексей имеет возможность увидеть нас, пусть услышит то, что я не успела сказать ему при жизни: — Лешик, я люблю тебя, спасибо тебе за все. То место, которое ты занимал в моем сердце, не будет занято другими. Мне горько, что я потеряла друга.
Но в тот день, когда я вывалила на стол к Ольге Вячеславовне рукописи, естественно, не знала, кто такой Брагинский.
Редактор аккуратно сложила папки стопкой, смахнула ладонью невидимую пыль с верхней и очень серьезно сказала:
— Теперь решим некоторые формальности, вы сейчас посмотрите договор и, если никаких возражений не найдется, подпишите. Деньги получите после того, как договор скрепим подписями.
— Какие деньги? — изумилась я.
— Гонорар, — пояснила Ольга Вячеславовна.
Потом она помолчала немного и поинтересовалась:
— А вы разве не знаете, что писатели за книги получают деньги? Хотели бесплатно издаваться?
Я в замешательстве смотрела на Рубис. Мне, дочери писателя, очень хорошо было известно волшебное слово «гонорар». В раннем детстве я считала, что имеется это человек, с фамилией Гонорар, у которого на службе состоит мой папа. Потом, конечно, я разобралась, в чем дело. Но, относя книгу в «ЭКСМО», я думала, что времена изменились и мне самой придется платить за издание рукописи.
— И еще, — завершила беседу Ольга Вячеславовна, — подумайте над псевдонимом. Ваше имя не подходит, фамилию можно оставить.
Надо сказать, что имя Агриппина мне никогда не нравилось. В 60-е годы оно было совершенно уникальным, даже эпатажным. Это сейчас детей стали называть Евдокимами, Анастасиями, Ксениями… Во времена моего детства были популярны другие имена: Светлана, Татьяна, Елена… У нас в школе имелась лишь одна Агриппина, впрочем, на журфаке и в «Вечерке» тоже.
