Дарья Донцова - Записки безумной оптимистки
За одним сидел парень, за другим молодая, красивая, стройная блондинка, такой следует ходить по подиуму, а не томиться над бумагами. Окончательно растерявшись, я повернулась к юноше и спросила:
— Простите, это вы Ольга Вячеславовна Рубис?
Парень хихикнул и абсолютно серьезно ответил:
— Нет, я Алексей Брагинский, Рубис сидит напротив!
Представляете, что подумала обо мне редактор?
Какой идиоткой она, очевидно, посчитала посетительницу! Но, несмотря на это, Ольга Вячеславовна вежливо спросила:
— Что у вас? — Рукопись, меня Сопиков прислал, — затарахтела я, детектив, все говорят, очень интересный, сейчас расскажу суть…
— Давайте я сама посмотрю, — перебила меня Ольга Вячеславовна.
Я знаю за собой одну особенность, как бы это помягче сказать… Понимаете, я слегка болтлива, мой рот не закрывается ни на минуту, язык без устали сообщает кучу по большей части никому не нужной информации. В момент волнения он начинает работать с утроенной силой, а из груди вырывается совершенно идиотское хихиканье.
Боясь показаться совсем уж полной дурой, я, мгновенно заткнувшись, протянула Рубис папку.
Красивой рукой блондинка взяла рукопись и, не глядя, точным, отработанным движением зашвырнула ее за спину.
Я проследила глазами за полетом будущей книги. В углу, за стулом Ольги Вячеславовны высилась гора разноцветных папок. Моя оказалась на самом верху, под потолком.
— Спасибо, — кивнула редакторша, — обязательно сообщим вам о принятом решении.
— Мне уже уходить? — ляпнула я.
Ольга Вячеславовна повертела в руках карандаш и спокойно повторила:
— Мы сообщим вам о принятом решении.
На деревянных, не гнущихся ногах я дошла до троллейбусной остановки, плюхнулась на скамейку и зарыдала. Ну за каким чертом я поперлась в издательство. Ясно же, что я никому там совершенно не нужна. Господи, сколько у них рукописей, просто Монблан! Никто не станет читать повесть «Поездка в Париж». Зачем я полезла со свиным рылом в калашный ряд.
Слезы потоком текли по лицу. Я стянула с лысой головы беретку и стала вытирать ею сопли — всегда забываю дома носовой платок.
Люди, ожидавшие троллейбус, сначала просто поглядывали на меня, потом начали утешать. Один сунул мне в руки бутылочку минералки, другой дал бумажную салфетку, третий протянул сигаретку…
Наконец истерика стихла, я поехала домой. И по пути приняла решение. Ладно, подожду несколько месяцев, а потом куплю справочник и стану методично обходить все издательства, имеющиеся в Москве, может, где-нибудь и окажусь нужной. Откажут везде, обращусь к провинциальным издателям.
Только совсем недавно, став в «ЭКСМО» почти своим человеком, я поняла, какое доброе дело сделал для меня Сережка, отправив туда. Сотрудники «ЭКСМО» читают все поступающие к ним «шедевры», исключений нет. Это политика издательства, вдруг да и мелькнет среди мусора жемчужное зерно.
Весь сентябрь и половину октября я бросалась на любой звонок телефона с диким воплем:
— Не берите, это меня из издательства ищут.
Домашние присмирели и стали вести осторожные разговоры, целью которых было подготовить «литераторшу» к отказу.
— Вот Льва Толстого с первой рукописью вообще выгнали, нам учительница рассказывала, — лихо врала Машка.
— Книги печатают не скоро, — внушал мне Димка, — твоя лет через пять появится, не раньше.
Муж ничего не говорил, он действовал. Видя, как убивается жена, понимая как ей хочется стать настоящей писательницей, Александр Иванович поехал к одному своему знакомому, хозяину небольшого печатного дома, выпускающего сугубо учебную литературу и сказал:
— Знаешь, Груня очень больна, единственное, что держит ее, — эти дурацкие, глупые книжонки. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не умирало. Напечатай за мой счет сто штук ее повести, будет всем подписывать, радоваться.
И знакомый согласился. От меня переговоры скрыли, я узнала о них не так давно, когда хозяин того издательского дома, придя к нам в гости, оглядел тома написанных мною детективов и сказал:
— Да, нужно было тогда издать тебя и заключить договор об эксклюзивных правах на все твое творчество.
Абсолютно независтливый человек, я той осенью была готова сгрызть книжные лотки, в изобилии стоявшие у метро. Останавливалась у столиков, разглядывала многочисленные, разноцветные томики и чуть не плакала. Господи, вон сколько изданий! Где же мои? Где?
В день рождения мужа, пятнадцатого октября, у нас загорелся мусоропровод. Дом наш, построенный в начале пятидесятых годов, имеет одну конструктивную особенность. Отходы жильцы вываливают не в ведро, а в мусоропровод прямо в стене кухни.
Честно говоря, это не слишком удобно. Иногда оттуда распространяется омерзительный запах, а еще порой кое-кто из соседей швыряет в шахту окурки, и тогда начинает валить дым. На этот случай мы держим на кухне шланги.
Стоит только почуять запах гари, как все хватают резиновые трубки, надевают их на краны, спускают в дверцу и заливают огонь. Вода хлещет, пепел летит, оседает на пол… Сами понимаете, как потом выглядит кухня. Вот именно сей форс-мажор и приключился пятнадцатого октября. День этот вообще оказался для меня сложным. Утром я отправилась на укол, стала выходить из автобуса, споткнулась, толпа, шедшая сзади, поднаперла. Я рухнула прямо в жидкую грязь и безнадежно испортила светлое пальто. Потом, купив в булочной пирожные, уронила их в лужу, вдобавок, попав тонким каблуком в решетку у входа в метро, сломала его, и домой пошла на цыпочках… Неприятности в тот день выдавались оптом, а часа в четыре случился пожар.
Залив пламя, я со вздохом принялась убирать грязь, мокрая, растрепанная, вся в саже и копоти. Налила в ведро воды, разболтала в ней стиральный порошок и стала мыть пол босиком.
— Мусечка, — радостно заорала Маня, протягивая трубку, — это тебя!
— Скажи, дома нет, — буркнула я.
— Это из «ЭКСМО», — зашептала Машка. — Я уже сказала, что ты несешься на зов!
Горечь затопила душу. Ну и денек, сначала пальто, пирожные и каблук, потом пожар, ну и на закуску сообщение о том, что моя рукопись абсолютно непригодна, чтобы ее издать.
Желая взять трубку, я машинально шагнула вперед, ноги в мыльной луже разъехались в разные стороны, я со всего размаха ударилась лицом о край стола, потом шлепнулась на линолеум и безнадежно сказала: — Слушаю.
— Агриппина Аркадьевна? — раздался безукоризненно вежливый голос Ольги Вячеславовны.
— Да.
— Мы приняла положительное решение по вашей рукописи, но книга маленькая, всего сто шестьдесят страниц, нет ли у вас еще одной?
